§ 11. Разбор некоторых возражений

В этой главе я коснусь довольно странных возражений, настолько странных, что в научной работе их можно бы не касаться. Но, во-первых, моя работа, скорее, публицистическая, чем научная, а во-вторых, эти возражения приходится так часто слышать, они так распространены и некоторые даже проникли в печать, что игнорировать их не приходится.

1. Спутники помешали. Один из моих корреспондентов выражается так: «Чем объясняется, на мой взгляд, отставание сельского хозяйства СССР от зарубежных стран? Тем, что государство не могло на последнее отпускать того количества средств, какие были нужны. Иначе у нас не было бы спутников земли».

Факт отставания не отрицается, но, оказывается, эта жертва была необходима для технического прогресса. Значит, выходит, советская власть, обращала недостаточное внимание на сельское хозяйство? Но мы видели выше, что дело обстояло как раз наоборот. На примере хлопчатника и цитрусовых в новых районах можно было видеть, что расширению этих отраслей сельского хозяйства было уделено огромное внимание, затрачены впустую огромные средства. Я не знаю, сколько стоят искусственные спутники, полагаю, что гораздо меньше, чем те убытки, которые понесло наше хозяйство от неправильного руководства и планирования.

Может быть, на кадры было обращено мало внимания? Возьмем тот же справочник «Достижения советской власти за сорок лет» и со страниц 257 и 258 выпишем сведения о росте некоторых категорий образованных людей и представим это в таблице 10.

Таблица 20

Численность специалистов с высшим образованием по данным справочника «Достижения советской власти за сорок лет», с. 257—268, тысяч человек

При колоссальном количественном росте нашей интеллигенции мы наблюдаем также возрастание численности при переходе от 1928 к 1956 году: для инженеров — в 15,3 раза, для агрономов и пр. — в 6,4 раза, для врачей — 5,2 раза, для педагогов и культпросвет, работников — в 18,9 раза. Значит, больше всего выросла огромная армия педагогов, на втором месте идут инженеры, на третьем агрономы и др., на последнем — врачи. Следовательно, больше всего внимания по количеству кадров обращалось на общий подъем культуры и лишь на втором месте на технику. Количество же врачей выросло меньше, чем количество агрономов. А сравним результаты: инженеры преобразовали всю страну, изменили течения рек, подняли благоустройство городов, открыли бесчисленные сокровища земли, завоевали воздух, вторглись в межпланетные пространства, помогли одержать неслыханную победу в неслыханной по тяжести войне. Врачи перенесли в прошлое ряд болезней: чуму, холеру, оспу, сыпной и возвратный тифы; почти ликвидирована малярия; достигнуты огромные успехи в борьбе с .туберкулезом, венерическими заболеваниями и пр., смертность упала настолько, что средняя продолжительность жизни при сравнении дореволюционной и современной России возросла с 32 до 67 лет (Достиж. сов. власти, с. 345), т.е. более чем в два раза. И великая победа не была бы одержана, если бы санитарная служба нашей армии не была организована так, что вызывала восхищение наших союзников: наша армия истекла бы кровью.

И во всех этих условиях большую роль сыграла мало заметная, хотя и огромная по размерам армия скромных тружеников — педагогов.

А агрономы? Каков результат деятельности этой армии? Снижение урожайности ряда культур, провалы авантюристических мероприятий, необходимость принятия срочных мер для выправления положения в сельском хозяйстве, ввоз зерновых из Сибири. Но, может быть, как раз за последнее время на подготовку их обращено мало внимания? Опять используем таблицу 10. За период 1928—1941 гг. число инженеров возросло в 6,2 раза, агрономов в 2,5 раза, за период же 1941—1956 гг. инженеров в 2,5 раза, агрономов в 2,6 раза. Таким образом, темп роста числа инженеров уменьшается, агрономов практически остается на том же уровне, и сейчас эти темпы сравнялись. Говорить, что советская власть экономит на подготовке кадров агрономов, значит клеветать на советскую власть.

Но виноваты ли агрономы в безрезультативности своей деятельности? Виноват ли наш труженик-агроном в том, что сейчас наиболее актуальным вопросом в РСФСР является не внедрение новейших завоеваний науки, а внедрение на поля навоза,, вывозимого в овраги и сваливаемого в реки? Виноват ли он в том, что из организатора сельскохозяйственного производства он превращен в проводника инструкций, как бы нелепы эти инструкции ни оказывались в конкретных условиях, в составителя бесчисленных ненужных сводок, в дежурного у телефона для выслушивания цуртов (ценных указаний руководящих товарищей)? Виноват ли он в том, что из вузов он выходит недоучкой, что вместо настоящей генетики и теории селекции ему преподают «мичуринскую генетику», что ему не дают понятия о настоящей методике постановки и обработки полевых опытов, что книги Прянишникова изымаются как устаревшие, а преподаются творения современных лысенковцев, что, наконец, из-за крайнего напряжения нашего сельского хозяйства ему приходится все лето проводить на целине в качестве сельскохозяйственного рабочего и ему нет времени для ознакомления, например, с главнейшими вредителями сельского хозяйства? Кто же в этом виноват? Николай II? Пережитки капитализма? Капиталистическое окружение? Внутренние враги? Дайте агроному настоящее образование, дайте ему свободу в выборе технических приемов обработки, избавьте его от ненужной опеки, сделайте его (как говорил Н. С.Хрущев в Клеве в бытность его первым секретарем Украинской КП) подлинным организатором сельского хозяйства — и мы в этой области догоним и перегоним западные страны. Но для этого прежде всего надо смыть с нашей культуры грязное и позорящее пятно лысенковщины.

2. Спутники свидетельствуют о росте всех отраслей нашей культуры.

Указывается, что запуск спутников свидетельствует об общем подъеме культуры, который был бы невозможен, если бы на каком-то обширном отрезке культуры был зияющий провал. Следовательно, надо амнистировать Лысенко; имя его, правда, обычно не упоминается, но логически такой вывод неизбежен, так как в прессе, в особенности заграничной, часто пишут, что этот поразительный успех свидетельствует, что и, например, в советской школе все обстоит благополучно. Эту аргументацию вы не услышите, конечно, у лиц, сколько-нибудь соприкасающихся с наукой как у нас, так и заграницей, но она очень популярна у журналистов, писателей и политических деятелей. Мысль о том, что запуск искусственных спутников свидетельствует о скачке всей советской науки в наиболее яркой форме, выразил даже один из злейших врагов СССР вице-президент США Никсон. В своем выступлении в Нью-Йорке он сказал: «Русская наука за период 40 лет перешла из 18-го века в 20-й» (Известия, 8 декабря, 1957); симптоматично, что это сообщение было напечатано в том же номере «Известий», где опубликована и статья о новейшем достижении Лысенко: «Теоретические успехи агрономической биологии». Никсон не сказал: «просвещение» или «экономика» СССР перешла из XVIII века в XX (в этом не было бы большого преувеличения), а именно «русская наука». Нечто подобное писал и один французский писатель в «Литературной газете», что, мол, перед революцией русский народ ездил в санях, а теперь летает на гигантских реактивных самолетах.

Чтобы проверить мнение мистера Никсона и показать уровень русской науки, достаточно подумать несколько минут и привести список крупнейших ученых XIX и начала XX века, среди которых немало основателей новых отраслей наук и ученых самого первого ранга, ограничиваясь при этом точными и естественными науками: а) математика: Лобачевский, Чебышев, Ляпунов, Марков; б) физика: Лебедев, Столетов, Голицын; в) механика в широком смысле слова: Крылов, Циолковский, Жуковский; г) химия: Менделеев, Бутлеров, Ипатьев, Зелинский; д) минералогия и геология: Федоров, Карпинский, Вернадский; е) металлургия: Чернов; ж) почвоведение: Докучаев; з) физиология растений: Тимирязев, Прянишников; и) физиология животных: Сеченов, Введенский, Павлов; к) эмбриология животных и зоология: Бэр, Мечников, братья Ковалевские. Может быть, русская наука была вовсе оторвана от техники? Нет, в России возникла гальванопластика (Якоби), появился первый арифмометр (Однер), пионерами электрического освещения были Яблочков и Ладыгин, радио создал Попов, первые тяжелые самолеты («Илья Муромец») построены были в первой мировой войне И. И. Сикорским. Последнее надо бы помнить Никсону, ведь Сикорский сейчас работает в США, где он, кроме тяжелых самолетов, создал первые в мире вертолеты. Впрочем, Никсон, может быть, думает, что Сикорский родился в Америке: ведь государственные деятели его ранга и чином и положением от ума, культуры и памяти избавлены: для этого существуют служащие более низкого ранга.

Русская наука в начале XX века стояла качественно на уровне XX века: количественно она была недостаточна и приходится удивляться, что тонкая пленка русской интеллигенции дала так много блестящих имен. Количественный дефект за время советской власти полностью ликвидирован, и в этом заключается бесспорное достижение советской власти. Там, где сохранялась преемственность с высокой по качеству старой наукой, там и качество не только не ослабло, а даже повысилось. Там же, где эта преемственность была уничтожена, там и качество пострадало. И нельзя сказать, что советская биология с XX века скатилась к XVIII: это было бы еще не так плохо — ведь в XVIII веке работали Линней, Эразм Дарвин, у нас Ломоносов.

3. Личные счеты.

Резкость и категоричность моих суждений заставляет многих, даже расположенных ко мне лиц, подозревать у меня наличие личных счетов с Лысенко. Некоторые даже цитируют старое выражение: «Юпитер, ты сердишься, стало быть, ты неправ». Они забывают, что это выражение относится к тому случаю, когда гневающееся лицо подвергается само критике, но меня Лысенко ни в одном выступлении не критиковал (возможно, даже не знает о моем существовании), и я от него нисколько не пострадал. И в мою защиту, и в защиту ученых самых различных специальностей, не менее резко, чем я, критикующих Лысенко, могу лишь привести слова нашего Некрасова:

Кто не знает печали и гнева,

Тот не любит отчизны своей.

Но эволюция моего отношения к Лысенко является, вероятно, типичной для многих ученых и поэтому представляет некоторый интерес. Я не имею чести быть лично знакомым с Лысенко, но слышал его выступления в тридцатых годах три раза: в Ленинграде, Кировабаде (Ганджа) и Киеве. Во всех случаях был ясен общий низкий культурный уровень и вместе с тем доклады вызывали интерес обычно в конечной части. Его выступление в Ленинграде (в ВИР’е) сопровождалось очень одобрительным заключительным словом Н. И. Вавилова. Все это располагало на сочувственный лад.

Критика моих более осведомленных товарищей существенно не влияла на мое отношение к Лысенко. Серьезно я стал задумываться перед войной. Побудительными причинами к этому были: I) доклад самого Лысенко в Киеве, где он по поводу летних посадок картофеля сам признал, что причиной плохого внедрения этого метода на Украине является невыясненность его экономической выгодности; 2) временное вторжение Лысенко в сферу моей узкой специальности, прикладной энтомологии: борьба со свекловичным долгоносиком и вредной черепашкой. Я немало бродил по полям Украины весной 1941 года и убедился, что необычная безвредность свекловичного долгоносика в этот год объяснялась исключительно холодной и влажной весной, а лысенковцы трубили, что это победа лысенковских методов. Имея знакомство с материалами по черепашке, я тоже убедился, что разнузданная реклама Г. Фиша совершенно не соответствует действительности. Но и это еще не настроило меня решительно против Лысенко. Я думал: теоретик-то он, конечно, никуда не годный, но кое-что хорошее у него, наверное, есть. Даже сессия 1948 г., возмутившая меня безобразной травлей честных ученых, не ликвидировала полностью моего отношения к Лысенко: я не допускал мысли, что все обещания о стерневых посевах и пр. были сплошным обманом. Играло, несомненно, роль и то, что после войны до 1950 года я жил в Киргизии, где уровень сельского хозяйства значительно выше, чем в большей части РСФСР, и, несомненно, является в общем благополучным. Естественно, я полагал, что и в РСФСР особо вредного влияния на сельское хозяйство не было. Переезд в Ульяновск в 1950 г., в типичную для РСФСР область, начал открывать мне глаза: этому способствовал и ряд разоблачений конкретных мероприятий и воззрений Лысенко и лысенковцев (продвижение яровой пшеницы вместо озимой на Украине, гнездовые посевы лесных полос, дополнительное опыление люцерны, бредовая идея видообразования и др.).

Это заставило меня в конце 1953 года сделать первый набросок критики практических предложений Лысенко в первой главе работы «О монополии Лысенко в биологии». Она была написана достаточно резко, и я тогда понял, что главный вред Лысенко — разрушение научной методики исследования, но я помнил слова безвременно погибшего Д. А. Сабинина: «Беда биологии в том, что грубые ошибки работы нелегко вскрываются на практике». Поэтому я допускал, что баланс положительных и отрицательных мероприятий будет несущественно отличаться от нуля. Это мое мнение было разрушено докладом Н. С. Хрущева на февральском пленуме ЦК КПСС 1954 г., где он указал на пропущенный мной огромный источник убытков: бестолковое внедрение травопольной системы там, где не нужно. Тут уж сомнения исчезли: общий баланс деятельности Лысенко безусловно отрицателен, но вместе с тем ликвидация ошибок с травопольной системой прекращает действие этого вреда, а урожайность зерновых от злоупотреблений травопольной системой не могла пасть. Я чувствовал свое бессилие оценить вред лысенковщины.

По отношению к кукурузе вопрос был также ясен из доклада Н. С. Хрущева, но в отношении других зерновых было труднее. В 1956 году ряд соображений и разговоров заставили меня придти к выводу о падении урожайности зерновых в СССР, но резкое отставание наше по этому пункту от зарубежных стран стало ясным лишь по ознакомлении с 44 томом БСЭ (вышедшим в 1956 г.), статьей «Урожайность», где сказалось, что средняя мировая урожайность зерновых (кроме СССР) равна примерно 13 ц с га. За другие годы урожайность в мировом масштабе не указана, но я помнил еще с тридцатых годов, что тогда урожайность (как в СССР, так и в зарубежных странах) была на уровне 10 ц. Я стал разыскивать разбросанные явные и неявные данные об урожайности в разных справочниках и результатом явилась настоящая работа. Вывод для меня самого явился неожиданным: я и не подозревал, что разрушительная деятельность Лысенко настолько грандиозна, что может быть обнаружена и оценена столь грубыми […] (оценками? — Ред.). Вот мой личный счет по отношению к Лысенко.

4. Культ личности Н. И. Вавилова.

Есть и такое мнение, что критика Лысенко есть следствие «чрезмерной» переоценки Н. И. Вавилова, культа его личности. Этого странного мнения можно бы не касаться, но оно характерно для нашей современности. Культ личности Сталина ликвидирован, но «культовое» настроение сохранилось. Послушайте, например, статьи и радиопередачи, посвященные выдающимся деятелям старой русской и советской культуры, скажем, Мусоргскому, Стасову, Тимирязеву, Л. Н. Толстому: все отрицательные черты тщательно устраняются, все противники изображаются чернейшей краской: акафист и больше ничего. Бывают, конечно, исключения: например, блестящая биография Н. С. Лескова, написанная его сыном, но не эти произведения делают погоду.

При жизни Н. И. Вавилова не было и намека на какой-то культ его личности, да и сейчас есть заслуженное уважение, но не культ. Культ начинается тогда, когда по отношению к определенному лицу заявляется, что это лицо недостатков не имеет, и когда всякая критика его высказываний категорически воспрещается. Меня сейчас обвиняют в культе Н. И. Вавилова: но при жизни его я с Н. И. Вавиловым кое в чем не соглашался и сейчас могу указать его ошибки. В тридцатых годах возник вопрос о причинах так называемого «белого пятна», т.е. о почти полном отсутствии посевов пшеницы и ячменя в центре европейской части СССР.

Ряд известных деятелей сельскохозяйственной науки, в том числе Н. И. Вавилов, Таланов, Дояренко, Винер и другие, а также энтомологи А. В. Знаменский, Н. Н. Троицкий считали, что причиной этого является вредная деятельность шведской мушки. Этот взгляд был почти общепризнанным: сомнения в справедливости этого взгляда высказывали немногие: директор Петровской станции Гуляев (и ныне, насколько мне известно, работающий на этой станции) и один молодой работник, оставивший рукопись на Шатиловской опытной станции.

Тщательное ознакомление и обработка с материалами позволили мне опровергнуть взгляд, что шведская мушка является районирующим фактором, к этому в конце концов присоединились все разнообразные члены комиссии, изучавшей этот вопрос (включая историка, академика Б. Д. Грекова). Испортились ли после этого отношения у меня с Н. И. Вавиловым и В. В. Талановым? Даже легчайшей тени не легло на наши отношения.

Сейчас можно сказать с полной определенностью, что бесспорной ошибкой Вавилова была чрезмерная высокая оценка Мичурина и Лысенко, которой и воспользовался наш «новатор».