§ 23. Практическое значение МЕНДЕЛИЗМА-МОРГАНИЗМА

А. Прямой «вред» менделизма.

В предыдущих параграфах я подробно разобрал теоретические возражения против менделизма — морганизма. Но ведь Лысенко добился монополии в биологии, во-первых, множеством практических предложений (сейчас выяснилось, что вред от его предложений был получен немалый, а польза требует доказательств) и, во-вторых, указанием на вред и полную бесплодность менделизма — морганизма. Поэтому этот важный вопрос надо тоже рассмотреть. Его можно расчленить на два: вред, причиненный менделизмом, и практическая бесплодность этого учения.

Коснемся первой стороны: прямого вреда. В основном обвинительном акте, предъявленном менделизму в докладе Лысенко на сессии ВАСХНИЛ «О положении в биологической науке», мы имеем заголовки: схоластика менделизма—морганизма, идея непознаваемости в учении о «наследственном веществе», бесплодность морганизма-менделизма, о мичуринском учении. В начале чисто идеологические заголовки, но ясных указаний на прямой вред, полученный от менделизма, статья не содержит. Кое-какие указания разбросаны в стенографическом отчете и других опубликованных материалах. Я постарался собрать эти указания, хотя, конечно, за полноту поручиться не могу. Но ведь составление обвинительного акта есть обязанность прокурора, а не адвоката.

1) Вред от теории «летальных генов», т.е. таких наследственных факторов, которые в гомозиготном состоянии приводят к гибели индивида. В гетерозиготном состоянии летальные гены не проявляют себя, и морганисты во главе с А. С. Серебровским настаивали на исключении из состава племенных таких производителей, которые подозревались в наличии летальных генов, хотя бы они были по всем хозяйственным данным превосходными животными. Теория летальных генов не отрицалась и М. Ф. Ивановым, что ясно показано в параграфе 11 первой главы настоящей работы, но весьма возможно, что крайними менделистами, к числу которых принадлежал покойный А. С. Серебровский, были действительно сделаны ошибки в рекомендации выбраковки хороших производителей. Но вот какие обвинения приведены в докладе академика Л. К. Гребня (о нем см. тот же параграф 11) на заседании сессии: «Существует теория летальных генов при разведении серых каракулей. Получение серых каракулевых смушек на Украине от сокольских овец и от каракульских очень важно, так как серые шапки для украинцев представляют особый интерес. Нужны также серые смушки на папахи для командного состава Советской армии. В силу же теории летальных генов всех серых маток покрывают черными каракульскими баранами. То есть портят серые смушки. Теория эта дана была академиком А. С. Серебровским» (Стенографический отчет, с. 358).

Эта цитата вызывает полное недоумение. Ясно, что если бы все серые каракульские смушки были попорчены черными овцами, то этот метод сразу был бы забракован, а если получается половина серых, половина черных, так ведь и черный каракуль представляет большую ценность. Где же здесь убыток? Но берем второй пример Гребня (там же): «Существует теория крипторхизма, предложенная Я. Л. Глембоцким, учеником академика Серебровского. Она так же порочна. Чтобы не было крипторхов, Я. Л. Глембоцкий рекомендует спаривать прекосов с мериносами, т.е. превратить мясную породу овец в породу с меньшей мясностью, но зато с большими рогами. Не будет крипторхов, но зато на каждом баране теряется десяток килограммов живого веса. Переведите эту теорию на миллион овец — сколько потеряете мяса? Спасибо за такую теорию! Нельзя примиренчески относиться к подобным теориям».

Я не знаю, в какой мере правильно изложил Гребень предложение Глембоцкого (а в параграфе 11 первой главы было показано, как «вольно» обращается Гребень даже с литературным наследством своего учителя), но даже если все изложено правильно, то весь вред заключается в неудачном и, очевидно, не осуществленном предложении. Подсчитывать «вред» враждебной неосуществленной теории исходя из предположения, что она уже осуществлена, значит уподобляться гоголевскому Кифе Мокиевичу. Заключает Гребень фразой: «Не будем останавливаться на других примерах». Нет, было бы действительно интересно, чтобы в такой ответственной ожесточенной борьбе между двумя направлениями в биологии приведено было бы больше и более убедительных примеров.

2) Вред в селекции растений. Этот вред указывается в речи академика Д. А. Долгушина на сессии ВАСХНИЛ (с. 206—208) и в статье академика В. Я. Юрьева «Из практики селекции и семеноводства зерновых культур» (газета «Сельское хозяйство», 6 августа 1954 г.). Последнее мнение представляет особенный интерес. Академик Юрьев недавно по случаю своего 75-летия получил высокое звание Героя Социалистического Труда; работает он по селекции бессменно на Харьковской станции уже 45 лет, выведенные им и районированные сорта занимают около двух миллионов гектаров. На сессии ВАСХНИЛ он не выступал, но он был упомянут в речи менделиста Алиханяна как крупный селекционер, использовавший долголетний опыт, продуктивную деятельность и отсутствие ясно выраженных симпатий к одной из борющихся сторон. То есть мы в праве, казалось бы, ожидать от академика Юрьева строго объективного отношения. И статья Юрьева как бы подтверждает выступление на сессии Презента (с. 605 стенограммы), где он протестует против стремления морганистов приобщить к себе достижения наших главных селекционеров. Юрьев указывает, что все селекционеры сейчас следуют указаниям Мичурина, с одобрением указывает на заслуги Лысенко (яровизация как метод, облегчающий скрещивание озимых и яровых пшениц, внутривидовое скрещивание), осуждает за увлечение отдаленной гибридизацией академика Цицина и Державина, а в отношении менделизма говорит следующее: «Нужно отметить, что в начале моих работ по селекции в литературе господствовали воззрения менделистов—морганистов, которые утверждали, что наследственность обусловлена наличием в хромосомах тех или иных генов и под влиянием внешних условий не изменяется, а если «мутации» иногда бывают, то один раз в тысячелетие. Эти ложные воззрения сильно вредили делу изучения самой природы наследственности. Плодотворно работающие селекционеры не опирались на эти ложные воззрения: они видели собственными глазами, как растения под влиянием различных условий меняются и, не интересуясь, есть или нет генов высокой зимостойкости в растении, отбирали эти растении, если они хорошо переносят зиму».

Мы видим, что имена Лысенко и Мичурина упоминаются только с похвалой, Цицина и Державина (не отрицая заслуг) несколько скептически, а менделисты—морганисты — это только вред. Для человека, мало знакомого с делом, такое выступление столь авторитетного лица может показаться убийственным и притом окончательным (который раз?) опровержением менделизма. Но разберем некоторые другие высказывания Юрьева. Он пишет: «Не касаясь различных решений Советского правительства в области селекции и семеноводства, необходимо отметить огромное значение принятого в 1937 году постановления «О мерах по улучшению семян зерновых культур». Это постановление явилось результатом тщательной проработки всех вопросов как селекции, так и семеноводства. В нем предусматривалась организация сети государственных селекционных станций, число которых было доведено до семидесяти. Система семеноводства была настолько хорошо продумана, что сохраняется во всех своих основных чертах до настоящего времени. (Подчеркнуто мной. — А Л)… С 1937 года выведенные на селекционных станциях сорта стали передаваться для окончательной оценки в государственное сортоиспытание».

Так как в 1937 году Лысенко уже был известен, то у людей с короткой памятью может создаться впечатление, что эта превосходная система семеноводства и госсортоиспытания была создана под эгидой Лысенко: да и как же иначе, если она сохраняется до настоящего времени. Но, как известно, до 1938 года во главе ВАСХНИЛ стоял Н. И. Вавилов, а кроме того, система госсортоиспытания была создана значительно раньше — в начале 20-х годов. Она была организована В. В. Талановым, одним из ближайших сотрудников Н. И. Вавилова, честным, неутомимым и самоотверженным работником. Мне пришлось в самом начале 30-х годов использовать примерно 5—6-летние материалы Госсортосети для работы о значении шведской мушки, и тогда я мог убедиться в исключительной добросовестности и надежности этих материалов. Вся работа сортоиспытания наследие ВАСХНИЛа того времени, когда во главе стоял лидер менделизма, незабвенный Н. И. Вавилов.

3) Требование пространственной изоляции сортовых посевов. Дадим слово Д. А. Долгушину: «Селекционеры помнят время, когда агрономы апробаторы без всякого сожаления и на законном основании выбраковывали высокоурожайные семенные участки ржи, если они были расположены ближе, чем на один километр не только от посевов другого сорта ржи, но и посевов этого же сорта, но обычными семенами последующих репродукций. Это делалось из боязни «биологического» засорения сорта в результате возможного межсортового переопыления. Только убедительные данные экспериментов, проведенные под руководством академика Т. Д. Лысенко, указали не только на бесполезность пространственной изоляции сортовых посевов ржи, но и на биологический вред этого приема. Можно со всей ответственностью заявить, что менделисты — морганисты понятия не имеют о существе биологии оплодотворения. Вина за уничтожение семенных посевов ржи ложится только на них» (стенограмма ВАСХНИЛ, с. 207).

Мы знаем, что одним из важнейших возражений против менделизма, сделанных Лысенко, было то, что менделизм основан на отсутствии избирательности при оплодотворении, а при наличии избирательности оплодотворения («брак по любви») смешение пыльцы не только не вредит, а даже полезно. Поэтому межсортовая изоляция была уничтожена. А каков результат? Дадим слово защитнику Лысенко академику Юрьеву (из той же статьи): «Одно время для повышения урожайности сортов рекомендовалось проводить межсортовое свободное опыление. Однако этот прием приводил к получению гибридов между сортами, и сорт как таковой терялся. В особенности это резко проявилось на кукурузе. Уже в первый год опыления растений этой культуры получились ксенийные зерна, что сразу показало потерю чистосортности, урожайность новых сортов кукурузы тоже не всегда повышалась, так как рекомендовалось брать для опыления большое число сортов — до семидесяти. При большом наборе отцовских сортов, несомненно, некоторые из них будут заметно менее урожайны, чем материнские сорта, или же вообще снизят урожайность будущего поколения. Сейчас этот прием в семеноводстве не применяется совсем и сохранился только в селекционной работе».

Из сопоставления ясно, кто это рекомендовал, но Юрьев не упоминает, что эта ошибка не следствие «ложных теорий морганистов — менделистов», а следствие внедрения мичуринских приемов. Из этого ясно: 1) что Лысенко, проводя свои предложения о межсортовом опылении, игнорировал совершенно старый опыт (пестроцветые початки кукурузы известны с XVI столетия) и что случайность опыления вовсе не выдумка менделистов; 2) гетерозис (повышение урожайности гибридов) тоже давно известное явление и планомерно поменяется в Америке (в особенности в Мексике) менделистскими семеноводами для значительного повышения урожайности кукурузы путем подбора соответствующих сортов; у нас же Лысенко ввел закономерное «повышение жизненности» от гибридизации и стал смешивать сорта без разбора (используя указание на «метод смешанной пыльцы» Мичурина) с тем плачевным результатом, о котором говорит Юрьев; 3) следовательно, не только не следует говорить о вреде от менделизма, но можно говорить о вреде, принесенном лысенковцами от отмены менделистски обоснованной сортовой изоляции; 4) поскольку академик Д. А. Долгушин вполне взрослый человек, следовало бы привлечь его к ответственности за то вредное мероприятие, которое он «со всей ответственностью» рекомендовал.

Медлительность селекционной работы. Обычный упрек менделистам, что они занимаются «кладоискательством», что при необходимости из огромного числа случайных комбинаций процесс селекции длится не менее десятка лет (с однолетними растениями), а что при использовании мичуринских методов направленной селекции срок значительно сокращается. В первой главе я уже указывал, что это заявление Лысенко есть неоправданное хвастовство, Юрьев же (речь идет все время об однолетних растениях) прямо указывает, что работа селекционера продолжительна и требует затраты 10—12 лет. Что же дали Юрьеву мичуринские методы селекции?

Чрезмерная требовательность апробаторов. Долгушин пишет: «Увлечение выравненностью сорта по морфологическим признакам превращается в неписаный закон. И нет сейчас такой силы, которая заставила бы Госсортсеть принять в испытание сорт пестрый по «рубашке», хотя бы он вдвое превышал другие сорта по урожаю или другим хозяйственно ценным признакам. А практики-селекционеры знают, к чему приводит постоянный многократный отбор на пресловутую морфологическую выравненность по всем мельчайшим признакам колоса. Он приводит к ослаблению жизненности сорта, к меньшей его приспособленности к варьирующим условиям среды и в конечном итоге к потере сорта» (там же, с. 207).

Совершенно ясно, что сорт «пестрый по рубашке» есть смесь сортов, а не настоящий сорт: из него надо сначала выделить сорта на селекционных станциях, а потом уже пускать в Госсортсеть. Все высокопродуктивные сорта растений и животных отличаются однородностью по внешним признакам, например, старые сорта пшеницы: Цезиум-111, Меланопус-069, Горденформе-011, разные лютесценс саратовской селекции, овсы «Победа» и «Золотой дождь», знаменитые пшеницы канадской селекции «Маркиз» и «Китчекер». Предложение Долгушина судить только по урожаю, игнорируя чистосортность, в сущности, совершенно ликвидирует организацию семеноводства. Другое дело, что, может быть, при апробации предъявляется чрезмерная строгость на всех этапах продвижения селекционного зерна в поле. Юрьев настаивает на понижении требовательности к чистоте и на необходимости требовать данные по урожайности. Контроль урожаем, конечно, необходим, так как для чего же выводятся новые сорта, как не для повышения количества и качества урожая, но этот вопрос разберем подробнее при анализе следующего предъявляемого менделизму обвинения.

6) Потеря старых сортов — популяций при работе чистыми линиями. Это обвинение тоже сформулировано Д. А. Долгушиным (Стенографический ответ ВАСХНИЛ, с. 206). При работе с чистыми линиями менделисты прекращают отбор, считая, что он уже невозможен, и это приводит к тому, что элита по зерновым культурам во многих случаях ничем не отличается от обычных семян данного сорта. В этом я не вижу большого зла, если элита равна по урожаю с массовых посевов того же сорта при условии, конечно, если эти урожаи превышают по всем показателям урожаи других сортов той же культуры. Это обозначало бы, что семеноводческая работа достигла такого высокого уровня, что массовые посевы подняты до уровня элиты. Это не означает потери сорта, а завершение работы с данным сортом, и дальнейшая работа должна идти уже по получению путем скрещивания и прочих методов новых, еще более урожайных сортов. Потерей сорта можно называть только такой случай, когда определенный высокоурожайный сорт снизил свой урожай и таким образом вышел из строя при конкуренции с другими сортами. Такое явление действительно имеет место и довольно широко распространено, но мы увидим дальше в главе о Мичурине, что это вовсе не обязательно связано с работой с чистыми линиями. Некоторое косвенное указание на потерю сортов мы можем извлечь и из цитированной уже статьи академика Юрьева. В самом деле, в резюме и в начале статьи указано, что районированные сорта занимают около двух миллионов гектаров. Далее указано, что из селекционных сортов Харьковской станции 26 были в то или иное время районированы, и указаны цифры площадей для двух сортов: ячмень европеум-353 (более миллиона га) и рожь Харьковская-194 (свыше миллиона га). Если районированные сорта занимают вместе около двух миллионов га, то спрашивается, на какой же площади размещаются 24 сорта? Тут или досадная опечатка, или какая-то серьезная неувязка, намекающая на недолговечность многих районированных сортов. Видимо, это очень гетерогенное явление, и одной из причин, возможно, является то, что условия той станции, на которой был выработан сорт, вовсе не типичны для области, где этот сорт районируется на основании данных селекционных станций. Поэтому сорт не показывает высоких качеств и в конце концов сходит на нет. Вот это обстоятельство и заставляет требовать, чтобы урожайность сортов все время находилась под неослабным контролем.

Мы знаем, что успешная работа селекционера сейчас вознаграждается чрезвычайно высоко. За каждый га площади, занятой выведенным данным селекционером сортом, выплачивается 3 или 4 копейки в год, что при миллионных площадях дает очень высокую ежегодную премию. Эта премия является справедливо заслуженной в том только случае, если выведенный сорт действительно более урожаен. А можем ли мы быть вполне уверенны, что при существующей системе районирования районируются действительно лучшие сорта? Одно место в статье академика Юрьева вызывает серьезную тревогу: «Районирование сортов проводится государственной комиссией по сортоиспытанию, но предварительно все материалы, полученные на сортоиспытательных участках, обсуждаются на совещаниях каждой области. Приходится отметить, что на результатах этого обсуждения в известной мере отражаются интересы местных селекционных станций, которые невольно выдвигают иногда свои сорта на незаслуженно высокие места.

Вследствие этого в одном и том же районе иногда районируются не один, а несколько сортов одной и той же культуры. Например, в Харьковской области районированы три сорта озимой пшеницы. В Одесской и прилегающих к ней областях также районированы по два—три сорта, выведенных Всесоюзным селекционно-генетическим институтом. Наличие нескольких районированных сортов в одном и том же районе значительно осложняет семеноводческую работу. Мне кажется, что не следовало бы иметь более двух сортов в одном районе. Два сорта в известной мере могут дополнить один другой: один может быть более скороспелым, другой более позднеспелым, один более зимостойким, другой менее устойчив против холодов и т.д. Если же оба сорта по своим качествам примерно одинаковы, то нет никакого смысла в районировании этих двух сортов». Эта цитата заслуживает самого пристального внимания.

Во-первых, оказывается, что районирование решается не по строго объективным показателям, а голосованием на совещаниях, причем может оказаться, что выведенные сорта могут занять незаслуженно высокое место, очевидно, к большому ущербу для сельского хозяйства; непонятно, как такое явное злоупотребление может быть сделано «невольно».

Во-вторых, из этого, им описанного обычая Юрьев делает неожиданный вывод, что не следует районировать несколько сортов в одном районе (район не в смысле административном, а более широком, обычно, в смысле области), а самое большее два (иначе говоря, допускается и один). Наделе, если бы среди нескольких хороших сортов под нажимом высоких лиц прошел один неудачный, то он вскоре был бы выявлен, и принесенный вред оказался бы сравнительно небольшим. Если в области районирован один сорт, то его не с чем сравнивать, и если он неудачен, то много лет может пройти, пока, наконец, догадаются заменить этот сорт другим. А выведший этот сорт селекционер за время господства этого сорта в области получит незаслуженно премию, так как премия дается за площадь, а не за повышенный урожай. А если сторонники Лысенко, как например, Дмитриев, травили людей, протестовавших против шаблонного применения травопольной системы (см. доклад Н. С. Хрущева от 23 февраля с.г. (1954 г. — Ред.), хотя эта система давала во многих местах явное снижение урожая, то тем более у них были основания внедрять всеми возможными средствами свои сорта, за которые они получали хорошую премию.

В-третьих, никак нельзя согласиться с академиком Юрьевым в том, что на район (правильнее на область) не следует иметь более двух сортов. Каждая область отнюдь не однообразна по рельефу, почве, времени распашки (целина, залежь, мягкая земля), поэтому для полного использования всех этих различий двумя сортами ограничиться невозможно. Часто бывает, что самый урожайный сорт является позднеспелым (как, например, Китченер на Алтае, сужу по выступлениям на совещании работников сельского хозяйства в 1953 г.), и для возможности вполне успешной уборки необходимо сознательно вводить менее урожайный, но более раннеспелый сорт, чтобы не создавать чрезмерной перегрузки в уборке урожая.

Наконец, в-четвертых, совершенно непонятно, почему Юрьев считает необходимым из двух примерно одинаковых сортов оставить только один. Такое осуждение одинакового по качеству сорта, естественно, является несправедливым устранением селекционера, выведшего одинаковый по качеству сорт, создает почву для злоупотреблений (или, как выражается Юрьев, «невольных выдвижений») и устраняет наиболее удобный метод контроля. Если же районировать в данной области все сорта с высоким урожаем или другими хозяйственно ценными признаками (раннеспелость, зимостойкость и т.д.) и предоставить каждому хозяйству свободный выбор между районированными сортами (см. Якушкин, «Сельское хозяйство», 11 августа 1954 года), то тогда мы будем иметь действительно мощное оружие контроля, так как при таком массовом испытании займут максимальные площади действительно лучшие сорта и будут устранены ошибки и злоупотребления. Конечно, семеноводческая работа в этом случае будет сложнее, чем при наличии одного сорта без выбора, но ведь семеноводство для хозяйства, а не хозяйство для семеноводства.

Мы видим, таким образом, что обвинения менделизма в прямом вреде иногда касаются незначительных ошибок, иногда просто неверны, а в иных случаях превращаются в обвинения обвинителей, как в случае свободного межсортового опыления. Перейдем поэтому к обвинениям в бесплодности и бесполезности.