Глава 46 Походы «соло»

Когда описывают (а чаще всего рисуют в воображении) походы «соло», то ситуация подчас выглядит так. Одинокий человек с большим рюкзаком легко идёт звериными тропами, поднимается на пологие перевалы, медитирует на снежных вершинах, пьёт чай у костерка, думает о природе, о себе и мысленно сливается с окружающим его миром.

Идеализированный вариант таких маршрутов выработал в итоге довольно интересный вид теоретиков от туризма, многословно рассуждающих о походах в одиночку, во время которых на человека сходит некая нирвана, мир в душу, здоровье в тело…

На деле, к сожалению, немногие люди представляют себе, что значит путешествовать в одиночку. Походы «соло» требуют довольно специфических качеств характера.

Прежде всего – это удел абсолютно самодостаточных людей.

Походы «соло» традиционно делятся на несколько типов:

• маршрутик для собственного удовольствия – по принципу «туда и обратно» – дня на три. Обычно демонстрирует человеку всё необходимое для того, чтобы понять на своей шкуре, что такое походы «соло». При этом собственно «соло» человек бывает всего один день;

• переход из точки А в точку Б по некоей необходимости – батареек для радиостанции принести, срочно обеспечить связь в каком-нибудь безвыходном положении и прочие околоЧэПэшные ситуации;

• путешествия людей некоторых профессий, которые подразумевают значительную степень автономии. Это могут быть охотники-промысловики, осваивающие значительные участки, а также люди ряда биологических и геологических профессий. По поводу последних замечу, что отвечающие за технику безопасности начальники полевых партий, к которым эти люди формально были приписаны, обычно их ненавидели:

• собственно походы «соло» – несколько дней (до десяти), обычно в горах Средней Азии или на Севере. Их практиковали продвинутые адепты эзотерических учений из Москвы и Питера, именовавшиеся «сталкерами». Должен сказать, что я знаком минимум с пятью людьми, осуществляющими длительные одиночные походы. Для троих это была профессия, постепенно перешедшая в образ жизни (что интересно, один из этих троих – женщина), двое принадлежали к пресловутой категории сталкеров.

Между прочим, сталкеры как раз предпочитали путешествовать парами – просто они вынужденно отправлялись в дорогу поодиночке, если не находили товарища по душе.

Изначально я попробую сразу же высказать несколько замечаний не в пользу сольных походов. Делаю я это для тех нескольких человек, которые, может быть, читают эти строки именно для того, чтобы никогда не попасть в такую ситуацию, – глядишь, им поможет. Здоровенным бугаям, мечтающим самоутвердиться и поэкспериментировать на себе, из написанного не поможет ничто.

Во-первых, хотелось бы вспомнить Кнута Рассмуссена, который говорил, что есть масса препятствий, практически непреодолимых для одного, но почти незаметных для двоих. Истинную правду говорил человек!

Во-вторых, человек – существо всё же социальное. И если нельзя поделиться с кем-либо зрелищем заката над Памиро-Алаем, открывающимся с Искандер-Куля, то закат этот получается, как бы вам сказать… несколько с горчинкой. Кроме того, одна голова – хорошо, а две – лучше.

В походах «соло» всё снаряжение, так сказать. на пределе. Ультралёгкие палатки, спальники, а также коврики и рюкзаки не очень теплы, устойчивы и надёжны. А когда базовый комплект снаряжения поделён хотя бы на двоих, можно взять более практичные модели.

Одна из самых неприятных вещей, которая подстерегает человека в одиночных походах. – это многодневный дождь. Поэтому, если нет возможности найти укрытие, чтобы высушиться и обогреться, необходимо немедленно прекращать движение и городить какое-нибудь укрытие. А в одиночку это делать довольно-таки скучно.

Иногда проще идти не тайгой, а берегом моря…

Что касается снаряжения для охоты или рыбалки, то это вопрос спорный. Для того чтобы «жить» охотой или рыбалкой и при этом не сильно задерживаться в пути, надо владеть этими способами добычи на уровне высшего пилотажа или передвигаться в районах переизбытка рыбы и дичи. Причём не всегда ваш опыт и рассказы предшественников могут совпадать.

Вспоминаю, как однажды, перед заброской на озеро Эльгыгытгын на Центральной Чукотке. мой товарищ отговаривал нас от того, чтобы мы взяли с собой тушёнку. По нашему прошлому опыту казалось, что оленей на берегах и рыбы подо льдом будет сколько угодно.

И что же? Олени подкочевали к озеру незнамо откуда лишь через полтора месяца, а рыба – пресловутый арктический голец, хватающий любую ложку. – не ловилась первые две недели ни на одну из применяемых нами приманок.

Мне приходилось бродить по нескольку дней в одиночку, питаясь пойманными в тундровых ручьях хариусами. Но рыбалкой это назвать нельзя было никак – я подходил к яме на речке, делал три-четыре заброса и, если они были пустыми, шёл по маршруту дальше. Речек было много, ям на них – тоже, каждый вечер чего-то да и бултыхалось в котелке.

Когда мне приходится путешествовать в одиночку. то из продуктов я традиционно беру с собой рис. толокно, сгущёнку, тушёнку, галеты. сахар, чай. Хватает.

В походы «соло» рекомендуется брать с собой самый маленький коротковолновый радиоприёмник: по нему можно услышать какие-нибудь местные метеосводки.

Путник в сольном походе.

Довольно часто я наблюдал, как планировали одиночные походы предельно профессиональные люди.

Перед каждой заброской руководители экспедиций и полевых отрядов – будь то геологи, биологи или охотоведы – традиционно рассчитывали возможность самостоятельного выхода или всего отряда, или «одиночного гонца» на некую ближайшую точку, откуда, например, можно было получить помощь. Иногда, «по умолчанию», подразумевалось, что отряд будет делать, если его по какой-либо причине не вывезут вертолётом или вездеходом: да-да, такое тоже случалось. Особенно в системе Академии наук СССР. Я помню, к примеру, как один завлаб попытался оставить зимовать на реке Омолон полевой отряд из трёх особенно не понравившихся ему людей.

Забавно, что мне однажды пришлось в «околочрезвычайной» ситуации таким образом «выходить в люди» с довольно большого расстояния.

Как, собственно говоря, все подобные случаи, этот был результатом любопытного сочетания различных неудач.

Выло это в самом центре Чукотки – на водоразделе реки Осиновая (приток Юрумку-веема, левобережье Анадыря) в июле.

Высоковольтные батареи для радиостанции сели, а киловаттная электростанция вышла из строя.

Трактор нашей экспедиции с прицепленным к нему дополнительным вагончиком уехал в посёлок Мыс Шмидта за теми же батареями, запчастями для электростанции и ещё многими полезнейшими вещами. Не доехав до посёлка двадцати километров, трактор встал (сломался движок), о чём нам доверчиво сообщили подкочевавшие оленеводы.

А мне надо было через три недели быть в Ленинграде.

Ближе всего было добираться до Мыса Шмидта. Однако практика показывала, что сидеть там, ожидая рейсового борта, можно дольше, чем добираться пешком аж до самого Анадыря – единственного места, имевшего тогда относительно устойчивую связь с материком.

И я выбрал самый простой путь – на днях должна была забрасываться экспедиция нашего же института на озеро Эльгыгытгын (от нас до него было 45 км «птичьего полёта»), и я улетел бы этим же вертолётом в Анадырь, откуда отрапортовал бы руководству о наших проблемах, и они начали бы их решать.

Расстояние до озера я решил постараться преодолеть за три дня, учитывая, что со всеми сопками, хребтами, обходами равнинных тундр, каких-нибудь озёр, поисками бродов накрутится около шестидесяти километров.

В качестве снаряжения я взял кусок полиэтилена (палатка-укрытие), болоньевый плащик, суконную куртку, пуховый спальник, несколько свечек для розжига. Примус брать не стал, потому что в любом случае можно было найти ивняк на костёр, а на старых стоянках оленеводов и геологов практически везде есть куски рубероида – «армянского стланика». Прихватил малокалиберную винтовку, жестяную банку с леской 0,3, несколькими крючками и моточком медной трансформаторной проволоки для изготовления мушек. Ну, естественно, «чифирьбак», буханку хлеба, сахар, чай, рис (немного – не более килограмма), пакет макарон, тушёнки (не помню – три или четыре банки) и столько же сгущёнки. Кстати, сливочного и подсолнечного масла я не взял совсем (из-за невозможности сохранить) и соли тоже – я её. между прочим, вообще не ем!

На ноги скрепя сердце надел болотные сапоги – это универсальная обувь чукотских ходоков. Ноги на маршруте желательно иметь хотя бы относительно сухими, а болотные сапоги в горной местности помогают преодолевать вброд речки почти всех размеров. кроме самых крупных. Аптечка включала в себя бинт, йод и анальгин.

Да. надо добавить, что я к тому времени провёл в тундре уже полтора месяца, едва не каждый день ходил не меньше чем по пятнадцать километров. Так что на форму мне жаловаться не приходилось.

Сразу скажу, что если бы во время этого первого перехода я угодил в какую-нибудь серьёзную неприятность, то продолжения бы у моей мини-одиссеи не было.

Не потому, что я сдох бы. а потому что вернулся.

Но погода была, как в Крыму (как говорят на Чукотке – бывает два раза в год. но не каждый год), дул лёгкий ветерок, небо было безоблачное, до озера я добежал на третий день, особо не напрягаясь.

В домике рыбаков (пустом) на озере меня ждала записка от наших коллег – они здесь уже побывали, но не на вертолёте, а на вездеходе, который им удалось нанять в Певеке за какой-то бесценок.

И тут я по неосмотрительности начал реализовывать аварийный вариант выхода к стоянке большой геологической партии в восьмидесяти километрах оттуда. Я помнил, что вертолёт из Анадыря именно туда летает каждую неделю.

Тащиться туда, конечно, надо было не восемьдесят километров, а все сто двадцать, но я так и рассчитывал. Тем более что после первого успешного перехода почувствовал в себе уверенность. Маршрут я проложил по хребтам правобережья Энмываама, чтобы не сталкиваться с проблемами поиска бродов.

Поймал в озере гольца, съел его (тушёнку к этому времени ещё не трогал) и пошагал дальше.

Погода испортилась на пятый день похода. Сперва упала облачность, подул сильный ветер. В тот момент это казалось переменой к лучшему – от солнышка я слегка поустал, и комары окончательно оставили меня в покое.

Потом пошёл мелкий дождичек.

И я, ещё более сдуру, не стал городить укрытие от дождя, а решил прорываться – по моим прикидкам, до геологов было не больше шестидесяти километров – не по прямой.

Я начал торопиться.

Тут я и убедился в истинности слов старых полевиков: усталость не чувствуется, но накапливается, так же как и общее недосыпание в сочетании с мокрой одеждой.

На второй день дождливой погоды я почувствовал. что ноги начинают заплетаться, а глаза слипаются.

К этому времени я оказался в не очень удобном для перехода месте – мне предстояло спуститься с «приятного» пологого щебнистого хребта и пересечь обширную долину, испещрённую большим количеством озёр. Причём в каком месте можно было пройти, я совершенно не понимал.

Ну. сначала я нашёл каменную россыпь на хребте, насобирал в окрестностях кое-какую растительность, пригодную для костра, забился в мало-мальски сухое место и устроил настоящий пир – сварил макароны с тушёнкой. Отдохнув часа четыре, я почувствовал. что мне уже хорошо, чифирнул – и с рассветом пошёл. На долину шириной в десять километров я потратил четыре часа.

Ну а потом уже мухой долетел по хребтам до предполагаемого места базирования геологического отряда.

Но его там не было.

Передо мной предстала типичная для Крайнего Севера картина – брошенный вагончик и рассыпанные вокруг бочки.

И это было хорошо.

В балке крыша не текла и была печка.

В одной из бочек я обнаружил литров восемьдесят машинного масла.

Как топить печку нефтепродуктами, на Чукотке знает любой, кто хотя бы полмесяца проработал в тундре.

Я прожил в этом вагончике день, выспался. высушился, согрелся, к тому же и погода прояснилась.

Я убил пару зайцев и подкрепился.

Выбор у меня был совсем небогатый – надо было добраться до перевалочной базы в устье реки Мечкёрева в шестидесяти километрах напрямую, но при этом радиус обхода болотистых и заросших кустами долин здесь был самым большим.

Долина Анадыря там расширяется, и бортовые хребты разрезает несколько широких долин.

В какой-то момент меня даже посетила мысль сгородить плот из пустых бочек и сплавиться. Но в конце концов решил всё-таки двигаться пешком. Здесь я уже шёл осторожно. постреливал зайцев, куликов и сусликов.

В итоге на факторию банку тушёнки и банку сгущёнки я всё-таки принёс!

Шёл из точки А в точку Б ровно тринадцать дней.

На четырнадцатый день заведующий факторией посадил под каким-то предлогом вертолёт. который и отвёз меня в посёлок Марково, потом в Анадырь.

Этот переход многому меня научил: во-первых, я на собственном опыте прочувствовал, насколько трудно приходится путешествующему в одиночку: а во-вторых, в-третьих и в-четвёртых, окончательно убедился в том, что главное в сольных маршрутах – это внутренняя готовность преодолевать, нет, не трудности, а большие однообразные пространства без возможности с кем-либо посоветоваться.

«Однажды утром, вскоре после того как мы достигли реки Поркьюпайн на своём пути к северу, Джимми вдруг издал возглас изумления и указал на что-то впереди. Его острые глаза разглядели чёрную точку, двигавшуюся по снегу. Скоро её различил и я. Час спустя мы повстречали одинокого человека с чёрным от копоти лицом, который, не имея даже собаки, сам тащил за собою свои нарты. То был почтальон, развозивший почту между устьем реки Меккензи и торговыми станциями по ту сторону гор. Я не верил своим глазам. Передо мною стоял человек, который за сотни миль от ближайшего жилья, не имея ни единой души, могущей ему помочь в случае болезни или несчастья, безмятежно шагал в разгаре полярной зимы через скованную льдом и морозом пустыню и даже не подозревал, что он совершает подвиг!

Я исполнился восхищением перед этим мужественным добродушным шотландцем. Мы сразу подружились, и он часто потом писал мне письма, а в последнем просил меня взять его с собою в предстоявшую мне экспедицию на Южный полюс. Я был чрезвычайно рад заполучить его в качестве спутника, и он непременно отправился бы со мною, если бы судьба не решила иначе. Он пропал без вести у устья реки Меккензи, и больше о нём никто не слыхал. Я не могу упустить случая и не почтить здесь памяти этого замечательнейшего, лучшего и благороднейшего из сынов пустыни, которого я имел счастье встретить на моём пути».

Р. Амундсен. Моя жизнь