159. И. Лиснянская – Е. Макаровой 26, 28 марта, 2, 5 апреля 1995

26.3.1995

Леночка, дорогая моя, давно тебе не писала, – всякая мелкобытовая и мелковрачебная ерунда. ‹…› Надо как-то собрать себя и в Переделкине взяться то ли за автобиографические записи, то ли за мемуарные, перемешанные с собственной жизнью. За что-то взяться надо. Стихи меня покинули, и необходимо находить в себе из себя лазейку во вне себя. Просто ежедневно усаживаться за стол и часа 2–3 писать. Это никому не нужно, но мне, м.б., пойдет на пользу – проветрю душу, повымету всякий «сор» (когда б вы знали, из какого сора растут стихи…), сдую пыль, выведу плесень тем способом, каким пользовался герой «Черновой формы»[250], м.б., даже стекло удастся протереть, а не только зеркало. Короче, у меня сейчас себяспасительные намерения, а справлюсь ли? Скорее всего, самоспасение останется исключительно разумным намерением.

‹…› Ляля[251] мне рассказала, как вы встретились, как они поехали к вам за проводом для кипятильника и как неожиданно прекрасно провели у вас время. Федя трудился, но выходил к гостям весь в краске – очень понравился, очарованы Борины и Сережей. А о тебе рассказывала: красавица, выглядит хорошо, вся во многих раб[очих] планах и их осуществлениях. Восторгалась квартирой, замечательно просторна, в чудном месте. Долго описывала твой балкон, выходящий в сад, – обычное место твоей работы. Мне же сразу вспомнилось сливовое дерево и та крыша под Ригой, о которой я узнала не только из твоих произведений, но, вначале, из твоих писем в «Отдых» (пансионат). Но еще с более щемящим чувством вспомнилось «Комарово», где обе мы работали в одной комнате, совершенно не мешая друг другу. И так захотелось мне, захотелось до слез, очутиться на твоем балконе, незаметно занять на нем уголочек, чувствовать, что ты работаешь рядом, и с этим чувством смотреть в сад, тоже что-то сочинять. А нет, то помогать тебе в каком-нибудь сочинительстве.

Я заговорила с Лялей о нашей «печке», о том, что она пойдет на воздух в Переделкине, а Ляля мне в ответ начала рассказывать, как микроволновка ваша почти ни минуты не простаивала: то хлеб грели, то еще что-то. В общем, располагались все вокруг перед микроволновкой. И таким родным уютом на меня повеяло. Я была счастлива и тогда, когда в Химках на кухне захватывала свой уголок, а меня ты угощала, то одним кормила, то другим. Такое, и почти забытое ощущение: сидишь как королева, а тебе – пожалуйста. Дома же я без конца кого-нибудь (Семена постоянно) кормлю, суечусь, а мне это трудно. Как мечтаю немного побыть-пожить по-царски. ‹…›

28.3.1995

Леночка! Писание тебе писем – это уже как какой-то почти религиозный обряд. Как сказал бы вечно живой: «опиум для народа». ‹…› Курю нещадно. Надо сократить – да не выходит, смолю 2 пачки в день. Сейчас твои, с ментолом. Пишу твоим карандашом, т. е. ручкой, последней, прекрасной – беленькая, что-то написано на иврите, почти на кончике ручки три дырочки и написано: STYB-M. До фломастеров еще не дотрагивалась, лишь бы не были жирнопишущими. Сижу в твоем зеленом костюмчике домашнем. Так приятно быть в чем-то твоем. В тобой подаренном! ‹…›

День сегодня не холодный, судя по прогнозу, но на вид очень сумрачный, черно-серый. Как надоел за зиму этот цвет-не-цвет. Неужели, как только намылимся в Переделкино, начнется весна-не-весна, а сплошная дождливая осень-не-осень? Похоже на то.

А пока я все мыслю с отрицанием не, так въедливо это: «дочь-не-дочь», «отец-не-отец». Эта, одна из основополагающих мыслей твоего романа: «жизнь-не-жизнь», «смерть-не-смерть» – во мне застряла крепко. Как «заноза-не-заноза». Себя же я называю: «Зануда-не-зануда». И данное «не» меня примиряет с собой. Какую чудную лазейку из «руин» ты мне дала. А м.б., – не одной только мне. ‹…›

Как все-таки обмануть время? Как и кому молиться, чтобы оно растягивалось и сжималось в нужном для тебя ритме? А ты не умеешь обманывать время, ты его все время обгоняешь. Тавтология нарочитая.

Скорее бы кончилось у нас время-не-время, уж что-нибудь определилось бы. Но вряд ли до этого можно дожить. О чем ни подумаю в связи с нашим здешним временем-не-временем, ничего, увы, лучезарного впереди не вижу. Предугадываю мрачную определенность.

2 апреля 1995

Доченька моя! Сегодня мне предстоит смешной день, как бы вместо 1 апреля я через Ир[ину] Серг[еевну] договорилась проконсультировать Семена в нашей, возле дома, платной поликлинике. Ир[ина] Сер[геевна] упредила меня, что договорится со знакомым протезистом, чтобы Семен пошел к нему, только в том случае, что пойдет обязательно. Консультация – 20 тысяч. И вот Семеновы зубные дела почти разрешила Мызникова, а пойти все равно надо, раз обещано, то пойду я. Хотя консультироваться мне незачем. Смех – да и только.

А вчера на ночь читала «Вопросы литературы», а именно об Айзенштадте довольно объемную и хорошую статью. Это был час моей отрады и благодарения Господу: спасибо, что Айзенштадт дожил до дня признания. Спасибо, спасибо! ‹…› Рядом, параллельно Айзенштадту, упоминаются Батюшков и Баратынский, Тютчев и Лермонтов. Эти соотнесенности Блаженный заслуживает. Он рассматривается в статье как религиозный поэт, а не как поэтическая религиозность. Тут и богоборчество, и юродство, и многое… Не способна пересказывать, но абсолютно способна понимать ее сочувственно и радоваться.

М.б., получив от меня письмо, Айзенштадт подумал, что я эту статью читала (попалась в Л. 1994 г. случайно), ибо я вкратце высказала ему о его поэзии именно то, о чем пространно говорится в статье: «Бытование и поэзия Айзенштадта»[252]. Видишь, в конце концов истинный дар Божий не может быть не признан. Хорошо, что это произошло прижизненно, а не посмертно (Анненский). Я даже и проснулась в хорошем настроении.

‹…› Через десять минут буду собираться на консультацию, какая мне не нужна. Странно, что у меня еще не выдирают зубы вместо семеновских и не протезируют вместо Семена. Я – бесконечно заменяющий. На этой смешной ноте ставлю точку, хотя в письмах к тебе у меня сплошные должны быть запятые. Хорошо, что не многоточия. Лишь кое-где т. д. и т. п. ‹…› У твоих героев «Смеха на руинах» тоже бывали такие ситуации, так что все идет в соответствии с упорядоченным тобой абсурдом. Сейчас докурю сигарету «Л. М.» (так расшифруем по-папиному) и двинусь заменять. ‹…›

Ленусенька! День тот же. Ночью выпал снег, а теперь тает, вовсю светит солнце. Сейчас около часа дня. Я благополучно выполнила роль Заменяющего. Шабес-Гойка уже вернулась домой. Описать эту смехотворность, какая была в моем коротком объяснении врачу, почему я Заменяющая, трудно. Это под силу только твоему перу. Сама врачиха изумительная, глаза умные и добрые. Я ей вручила, как наказала Ир[ина] Сер[геевна], Семенову огоньковскую книжку «Уголь, пылающий огнем» о Мандельштаме и конверт с 20 тысяч[ами]. Вошла на вызов: «Липкин», чем заставила переглянуться ожидающих своей очереди. Короче, вынесла ценный, хотя уже мне известный совет: спать в протезах, сосать недели 2 сосательные конфеты, полоскать рот крепкой заваркой чая. 2 последних совета постараюсь выполнить. ‹…› Пошутила безо всякого ехидства, вернувшись домой: «Ну, Сема, теперь я и умереть должна вместо тебя, когда, не дай Бог, понадобится». Он не обиделся, но я и не собиралась его обижать, ибо вернулась домой, как возвращаются люди с хорошего спектакля, вся сияющая. ‹…›

5.4.1995

Леночка! ‹…› Видно, я и впрямь – сумасшедшая, но, увы, не в свою пользу, – подавай мне порядок, время. Если я два-три дня в какой-нибудь занудно-организационной лихорадке – и я не человек. А как все люди? Ведь живут и трудней и напряженней меня, и с ума не сходят по пустякам. Ненавижу себя. И тут до любви – не два шага. ‹…›

Доченька – одно зимнее, одно – весеннее – весь мой скудный улов.

* * *

Такая мгла,

Что ночь светла

На фоне мглы.

И я жила и не могла

Просить взаймы

Ни слов, ни хлеба, ни рубля

И ни тепла…

Но где же небо, где земля?

Такая мгла,

Что я – мишень,

И я кричу:

Убей меня – я только тень,

Я спать хочу[253].

* * *

А ты – всего лишь бабочка, поскольку

Ничтожна разница меж днем и веком,

Случайно ты зовешься человеком,

Орфееву играя рольку,

Перебирая палевые струны,

Которые паук в саду расставил.

О чем скорбишь, не оскорбляя правил

Ни музыки и ни фортуны?

О чем скорблю? О пламени, влекущем

Сгореть дотла. Сказать приспело время:

Мы шар земной, а не подсолнух лущим, –

Земля не более чем семя

В системе солнечной…

22.4.1995[254]