173. Е. Макарова – И. Лиснянской 16, 23 марта 1996

16.3.1996

Дорогая мамочка! Я так и не поняла, что у тебя стряслось. Поняла, что что-то не так с твоим здоровьем, но почему ты напускаешь такого туману, почему не скажешь прямо?! Получила, наконец, твои чудесные письма. Мне всегда они помогают, и в этот раз прочла их дважды, для удовольствия.

В Норвегии было здорово. Выставка вышла не хуже, чем в Стокгольме, тоже и помещение у них большое, и люди очень ответственные. Наконец-то попала в страну своих любимых писателей – и как все там похоже на художественные тексты – система пауз, пропусков, умолчаний, тактичность в обращении с человеком и цветком, искренность, не переходящая в фамильярность, – свет особенный, видимо, потому, что твердь там – это каменные острова в океане, фьорды, глубокие воды, это физически особый свет, сумерки там длятся часами, и столько акварельных тонов, оттенков можно увидеть, если просто смотреть в окно!

Я так и думала, что пещера тебе запомнится. Западет в душу. Есть места, которые хотелось подарить именно тебе, и это – одно из них, надеюсь, осенью продолжим.

Фильм про Фридл, как и ожидала, вышел позорный. Конечно, это меня очень огорчило, хорошо, что не ждала ничего от Тамира, и все же думала, ну, будет фильм для школьников, но и это не вышло у него. Каша.

Недавно позвонила из Лос-Анджелеса некая Регина[285], она собирается ставить фильм про Фридл и попросила у меня сценарий. Кроме фильма она хочет выставку и книгу, это один проект. Она меня приглашает с ней работать, когда у нее будут деньги на проект, говорила часа полтора, похоже, не полная дура, славная так, по голосу, и деньги сможет найти, у нее свой агент и куча связей в Голливуде. ‹…›

У нас началось лето, все цветет, сегодня ездили с Крахмальниковой в монастырь, оттуда вид на Иерусалим духозахватывающий.

23.3.1996

Дорогая моя мамочка! Вот уже шесть лет, как мы здесь. Подумать только, огромная жизнь! Вчера я как-то успокоилась после разговора с тобой, меня все время донимали волнения, казалось, что ты от меня что-то скрываешь. ‹…›

Как-то проснулась с мыслью, что вот вдруг перестану чувствовать связь с Фридл и всеми теми людьми, очнусь и не смогу понять, что это было за наваждение, пришествие непрошеных гостей в мой дом, заполонение пространств чужими голосами, вдруг они покинут меня так же неожиданно, как пришли, что будет моя жизнь? Одним настоящим? И что это такое, настоящее? Вдруг увидела себя со стороны – архивариус! Возможно, этому послужило письмо из Швеции от одной женщины, которая до войны дружила с еврейской семьей, депортированной позже в Терезин. Она спрашивает меня в письме, может быть я, будучи там, встречалась с Марией Петерсон, ведь я стольких оттуда помню, что если помню и ее, всякое бывает. Я переслала это письмо в архив, чтобы они проверили данные про Марию Петерсон, что я еще могу сделать для этой женщины!

Дома с приездом Феди стало так хорошо, жаль, что нам снова придется расстаться надолго. Когда я была в Ставангере, смотрела новости по телевизору каждые два часа. С ужасом думаю, как будет теперь. Хоть бы этот Хамас заткнулся! В Израиле – политические волнения, как и у вас. Эту страну, по верному замечанию Семена Израилевича, спасти может только Провидение. Высшая инстанция. Но в ней у меня сомнения.

Мамик, я тебе позвоню из Праги, держитесь, ешьте фрукты и пейте витамины в таблетках – весна. ‹…›