120. Е. Макарова – И. Лиснянской 21, 24 сентября, 2, 7, 16, 25 октября 1993

21 сентября, 1993

Дорогая моя родная мамочка! ‹…› Весь Иерусалим в заторе – демонстрация против ООП. Услышала в этом беспорядке, что Ельцин распустил парламент. Решила зайти в кафе и почитать письма. Зашла. Вынула папино, оно было одно, пришла в ужас, побежала домой звонить ему. Написано-нацарапано, коротенькое, возбуждение какое-то, болезнь. Дозвонилась – он еле говорит. Перезвонила, Ира не позвала папу к телефону, сказала, что после разговора со мной у него подскочило давление. Теперь я не знаю, что на самом деле происходит.

После этого я взялась курить, пить кофе и читать твои письма. С каждым письмом у меня отлегало от сердца (вечером все еще раз прочту, помогает), столько радости они мне принесли!

И стихи, и проза, и все, что там есть. Конечно, мне было очень приятно, что меня похвалили, но еще более обрадовала твоя и Семена Израилевича оценка моего рассказа. Я так рада, что в нем есть атмосфера, что удалось ее передать. ‹…›

Мамуля, мне ничего не кружит голову, кроме вдохновения. Когда после периодов уныния вдруг встанешь с утра и начинаешь все видеть, все лезет в глаза, все запоминается, – это для меня знак.

Сейчас взялась за что-то совершенно мне неясное, написала страниц 80 и не поняла еще. Там десятки стилей, пластов, есть две сквозные героини – 90-летняя Лизелотта и ее 70-летняя племянница. Когда-то Лизелотта отравила сестру (мать племянницы) из-за любви к мужу сестры, который ей обрыдл вскоре, зато она завладела Лизелоттой, – теперь она стара, и племянница, не знающая о причинах внезапной смерти матери, ухаживает за ней. Это все не рассказывается, а проскваживает. Вокруг – немыслимый шум и сумбур. Племянница пишет книгу об ангелах барокко, это тоже сквозная тема. География – Австрия, Зальцбург, тема Моцарт – Сальери, очень много музыки (отравленная была виолончелисткой), искусства (из-за темы «ангелы барокко), есть линия Колизей – кошки – смех на руинах, или общая тема «руины 20-го века», кошки как хорошо приспособляемые ко всем императорам и властям существа, есть тема врач – нацист, продлевающий жизнь Лизелотте и читающий украдкой Пророков под симфонию Малера, и еще вставные новеллы, смысл которых мне пока непонятен, а также двое «воителей» – матушка с батюшкой – в пространных диалогах о морали, Голгофах, Стенах Плача и пр.

По-моему, это надолго. ‹…›

Утро. Я встала рано, чтобы успеть дописать кусок, пока все спят, и закончить письмо. Включила радио – переворот в Москве[192]. Шарики-за-ролики! Что это значит?! Руцкой – он, по-моему, Ельцин иного типа, как Ельцин был модификацией Горбачева. Но кто рядом – Хасбулатов? Откуда? Немедленно шлю вам приглашение. ‹…›

24.9.93

Дорогая мамочка, почитываю для вдохновения твои письма, про атмосферу и пустоту. Мечтаю о вас здесь, – пройдемся по Тальпиоту, посмотрим на Город сверху, в кафе засядем с хорошими сигаретами… Ой, мамочка, моя мамочка…

Уже не надо знать, где ты живешь,

Не надо знать, кто ты такая,

Какие песни ты слагаешь,

Какую ношу на плечи берешь,

Что за обязанность с себя слагаешь,

Куда идешь, колясочку толкая,

С картошкой и пакетом молока,

Влюбленно вглядываясь в разные эпохи

Сверкающих, как циферблаты, лиц,

Не зная, коротка иль далека

Твоя дорога, хороши иль плохи

Твои дела, не ведая границ

Земного и небесного владенья

Твоей любви, поскольку ты забыть

Смогла себя. Но помнишь всех прохожих,

Сияющих сильнее дней погожих.

Ты умерла? Нет, начинаешь жить.

Жизнь начинается с самозабвенья.

Мне нравятся «циферблаты лиц», – время-лицо.

Может, найдешь что-то вместо сочетания «сияющих» и «погожих». Погожий – это по ощущению (моему) – не яркий, скорее, ясный, приветливый, нежный, но это чепуха. Вот был бы у меня твой дар!

‹…› Время очень тревожное, сейчас слышала о том, что произошло у вас ночью на Ленинградском шоссе.

Здесь общество резко разделилось на тех, кто считает, что пакт с ООП равносилен пакту Риббентроп – Сталин – Гитлер, это прямая сделка с фашистом и ненавистником евреев, Арафатом, что он еще нам покажет, – и тех, кто считает, что это единственный шанс выйти из тупика во взаимоотношениях с арабским миром, который все равно настолько агрессивен по отношению к нам, что нам сейчас важно заручиться поддержкой всего мира, которую нельзя было получить, не отдавая территории.

Я не могу определить своего отношения к этому, хотя безусловно поддерживаю левых, так как не вижу никакого выхода у правых. Держать и не пущать? Пусть палестинцы сами у себя наводят порядок. Но возвращение сотни тысяч беженцев, – кто они – люди за 20 лет не устроившиеся на новом месте – обиженные, озлобленные, мстительные.

И так плохо, и так не хорошо.

Все вместе создает постоянный тревожный фон, от которого можно избавиться только в работе, что я и делаю. Опасности, честное слово, никакой нет, нигде, ни на улицах, ни в старом городе, об этом совершенно не надо тебе беспокоиться, – меня тревожит расслоение нынешнее на правых и левых в ситуации, где и те, и те имеют собственную и неоспоримую правоту. У вас нечто в том же духе, но не так полярно пока.

Наступает Йом Кипур, сегодня первый облачный день, даже покропило дождем. ‹…›

2.10.93

Мамулечка, как я понимаю, вы уже дома. Наверное, нелегко дался переезд. Я очень рассчитываю на Алика, – он сможет дополнить картину моих писем устным очерком.

Скорей бы мы встретились!

‹…› Вчера пошла смотреть к Дине, что происходит у вас, но новостью номер один было землетрясение в Индии, какой ужас, подумай, люди легли спать, а наутро – ничего нет, все мертвы вокруг…

У меня нет знакомых в Индии, не было никого и в Спитаке, – но всю ночь меня терзало это чувство несбалансированности, несоотносимости событий, абсолютной невозможности выстроить хоть какие-то логические ряды, когда бы ты мог сказать – вот это сейчас для меня существенно, этим надо заняться, а вот это удалить из сознания, как второстепенный ряд. Например, я сижу и пишу, и вижу, как плохо умею это делать, но даже если б умела превосходно, лучше многих, тогда что? Что меня мучает? Чувство неудовлетворения собой. Что меня мучает в случае с Индией? Чувство тотальной несправедливости. Одно чувство – почти физиологическое, другое – социально-философское. Они лежат в разных слоях атмосферы души, если таковая имеет место быть. Смерть «Ивана Ильича» и людей ГУЛАГа. Старый человек, Иван Ильич, подводит итоги своей «малособытийной» жизни, здесь читатель может задуматься о смысле жизни глобально, – а когда жизни обрываются, крошатся, изничтожаются, – о чем тогда можно задуматься? Андрей Болконский на Аустерлицком поле? Но он пал на войне, это, во всяком случае, не унизительно. Приходишь к известному заключению – радуйся всему, что есть. Тогда живи дураком. Я как-то шла с телевидения (снимали короткий фильм о приезде Крофты, но так еще и не показали), – стоит дебил, мальчик в кипе, толстый, расщепляет травинку на тонкие полоски, абсолютно счастливый. Я ему позавидовала. Его, видимо, не притесняют в семье, он прилично одет, чистенький, и он себе живет и радуется. Никому и в голову не придет обидеть его или, того хуже, убить, чтобы не портил пейзаж.

Мамуль, это я так, поверяю тебе свои навязчивые мысли о мироздании, – на самом деле я счастлива всем, что мне дано природой и, в первую очередь, тобой. Наверное, к старости я смогу стать хорошим писателем, – рано начать, потом долго буксовать, а потом годам к шестидесяти пяти вычистить всю муть из себя и взяться за ум. ‹…›

7.10.93

Мамуля, уже утро, птички поют. Мы с тобой так хорошо побеседовали с утречка. Я была сонная, так что твой звонок был как бы сновиденческим. Я подумала, какие мы счастливые, говорим о фразах и словах романа, а не о тряпках и склоках. Вообще, ты представляешь, какой это уникальный случай – иметь маму за критика?! Ведь кроме тебя, в этом смысле, у меня никого, по-серьезному, нет.

‹…› Проблема памяти, отношения к жертвам – это актуально, увы, везде. Профанация всего живого, начетничество, – это везде. Посмотри, то же самое и в России, все эти мемориалы, болтовня, – за этим люди забывают живую боль живых людей, все облекается в каменные слова. Да в камне куда больше чувства! Так что это вовсе не еврейская тема, а общая. И руины у нас общие. ‹…›

16.10.93

Дорогая мамочка! Пишу тебе из «Восточной Германии», куда мы с Билли прибыли из Гамбурга на машине. Это городок Мойзельвиц, где Швенк работал на заводе HASAG после Освенцима. Вечером же с Билли порасспросили людей в гостинице про HASAG, где он был, – и бармен сказал, что его мама живет там, где раньше был завод, а его тетя работала на этом заводе и каждый раз плакала, рассказывая, что там происходит.

Мы на машине миновали Баухауз-Веймар, но Билли думает, что мы еще можем туда вернуться.

Мамулечка, я надеюсь отправить тебе более подробное письмо, а м.б., и видеокассету, – мы взяли с собой камеру, вчера пробовали снимать – это не для фильма, а только для нас – помнить лица, пейзажи и пр.

Вообще это все настолько странно – путешествовать по Германии с запада на восток. Нет границы. Но в Восточной Германии люди ложатся спать рано, все городки темные уже в 8 вечера, никаких сверкающих витрин и прочих прелестей западной жизни. Билли, которая провела в тюрьме в Восточной Германии год, где-то совсем недалеко отсюда, воспринимает все острей, чем я, она видит и слышит свое.

В Веймар не вернулись. Продолжили путь по горам и долинам Чехии, красота немыслимая маленьких местечек. Люди в Краслице (сюда немцы привезли Швенка и остальных из Мойзельвица, когда начали бомбить американцы).

Мы пришли на прием к бургомистру Краслице, сам он историю своего города не знал, позвал славного краеведа. Тот пришел с брошюрами советского образца – таких уже нигде не выпускают – и толстой тетрадкой «История края Граслиц-Краслице», исписанной убористым почерком. Он же, краевед, с непосредственным выражением лица, плотный, круглый даже скорее, привез нас на станцию (весь этот «хлам» с похода смерти не выгружают перед народом, только ночью на станции) типа Москва-товарная, и это поразительно, что и маленькие, и совсем крошечные городки имеют такие станции. Теперь мы с Билли это знаем. Потом мы поехали к краеведу домой, где обнаружилось, что он прекрасный художник, что он пишет самодельную историю с картинками и наглядными пособиями, что он специалист по геральдике, что выставка его коллекции была в Голландии… Короче, это был поразительный чудак, кажется, единственный, кто ни разу не произнес слова «деньги» и ни на что не жаловался. ‹…›

25.10.93

Дорогая мамочка! Я бы уж давно должна была бы спать, но не могу угомониться (внутренне). Позвонила Сереже, он говорит, что я получила письмо из Центра Симона Визенталя из Америки, где мне предлагают стать куратором выставки Фридл с тем, чтобы она потом путешествовала по Америке. Фантастика! ‹…›

Интересно, ничего из изученного, прочитанного, услышанного не проходит даром. Все находит спрос – даже чешский язык, выученный по книжкам, мне теперь так помогает, могу говорить с людьми на улицах, вести беседы, – это стало спасением для нашего проекта с Билли. Мы с ней за 10 дней проехали на машине 2000 км + встречи с людьми, + запись на магнитофон и видео, + архивы. Вчера мы выехали из Праги в 11 утра, приехали в Гамбург в 9 вечера.

Сегодня я весь день готовила материалы, чтобы завтра перевести все Билли с чешского на английский. Надо есть много фруктов и рыбы, чтобы мозг работал. Когда-то у меня будут время и деньги, чтобы просто заняться лицом и телом, но к тому времени, боюсь, это уже не будет столь актуально. Да и сейчас уже…

Пишу тебе на чешских бумагах, у меня есть копии, а за бумагой чистой идти лень, да я и не знаю, где она в этом доме находится. ‹…›