221. Е. Макарова – И. Лиснянской Декабрь 1997

Дорогая мамочка! Было очень радостно слышать ваши голоса. Скоро опять Новый год. Время летит – и это из банальностей моего Эрнеста[384], которые он осознает откровением. Я представляю, какая у вас будет красота дома, или даже представить себе не могу. Похоже, 13 января я улечу в Германию, оттуда в Прагу на неделю, в Германии – показ фильма про Швенка, я хочу использовать это время на контакты с музеями, может, смогу прочесть несколько лекций. Скоро должно выясниться про Лос-Анджелес, и как-то должно все устаканиться. Сегодня ходила в контору, которая платит деньги по безработице, у нас, если ты работал сколько-то лет на одном месте и ушел, можно получать 60 % зарплаты в течение полугода, но при одном условии – каждую неделю отмечаться, иногда стоять в очереди долго, иногда нет. Это вроде бы не страшно, но привязывает. И я поняла, придется как-то себя ломать. Иначе не справиться с бытом. Или наплюю, если не смогу. ‹…›

Эти два дня я смотрела видеоинтервью с цыганами, которые пережили катастрофу, на чешском языке – 24 часа – так что я сидела и слушала старых цыган, с зубами-штырями, по одному снизу и сверху, но глаза какие у них, свободолюбивые! Истории очень тяжелые, я их уже столько слышала, и всегда содрогаюсь. Ездила на Север, в Нагарию, беседовать со стариками, – иногда мне так хочется распечатать для вас все интервью, но зачем? Горы историй, под ними – паутина, что-то уж очень эфемерное для понимания, для сочувствия – да, но не для этого я это пишу, как мне кажется. Для сочувствия хватит одной истории. Я знаю, что можно остановить на улице человека, разговорить его, – и записать. Выйдет интересно. Потому что интересно все.

‹…› Один мой ученик – милый восемнадцатилетний израильтянин Саги, – я разбирала с ним искусство одного умопомрачительного и малоизвестного художника из Бельгии Нуссбаума, тоже убитого, на предмет того, что происходит с его «автопортретом», и как в этом отражается время, – уже дописывает последние страницы, другая – 40-летняя женщина, которая ездит ко мне в Иерусалим из Тивона (Галилея), только начала свой труд на тему «различие в реакции на травму между особами мужского и женского пола», часть ее работы посвящена рисункам мальчиков и девочек из концлагерей, – я ей помогаю бесплатно, хотя она настаивает на том, чтобы я брала деньги за урок. Я не могу брать деньги за рассматривание вместе с ней этих рисунков. Орна очень милая, мне доставляет удовольствие ей помогать. Одна у меня была ученица, до этого, девочка Маниного возраста по имени Ротем. Так она написала целую диссертацию о детских рисунках, на первой странице у нее посвящение, в таком порядке – бабушке и дедушке, маме и папе, и мне – за то, что я ее столькому научила и делала это с неизменной доброй улыбкой. Меня это тронуло. Это была такая тонкая девочка (сейчас она в армии), и мне не хотелось придавливать ее ужасами, я старалась мягко ей обо всем рассказывать, она это почувствовала и оценила, а ведь маленькая еще девочка. При этом мой иврит не так уж богат нюансами, иногда мне трудно подобрать слово, особенно в делах тонких. Думаю, если бы мне пришлось преподавать в Москве, в университете, а не для Сохнута, я могла бы много дать, кажется, удалось бы это делать на приличном уровне. Пожалуй, мне пока не хочется учить маленьких детей, наверное, это пресыщение. ‹…›