125. И. Лиснянская – Е. Макаровой 11–12, 14–15, 18 декабря 1993

11.12.1993

Доброе утро, моя ласточка! ‹…› Сегодня информационное TV отдыхает, зато телевизионные новости отдыхать не дают. К власти рвется Жириновский, на всю страну заявляющий, что надо сделать русское государство, где по телевидению, например, будут вести программы и заполнять их только лица с голубыми глазами, со светлыми волосами. Уже Московское TV, хотя соц. опрос официально запрещен на последнюю неделю до выборов, сообщило, что Жириновский сейчас на втором месте, а «Выбор России» – на первом. Вчера цены на молочные продукты (это перед выборами) возросли в два раза. Пачка кефира – 300 с чем-то рублей. Это явно идет не от правительства, а от левоэкстремистской партии, у них везде свои люди и свое влияние.

День стоит рыхло-серый, если смотреть в окна, а на самом деле – пестрота. Очень нарядные люди, сверкающие ночные бары, рекламы и не менее пестрое нищенство. Мир раскололся на очень и очень богатых (в Москве их процентов 20) и на очень и очень бедных – их процентов 80. Среднего класса как такового нет, есть просто люди, кое-как сводящие концы с концами. А город, например, вся часть Черняховской от метро, включая «Комсомолец», т. е. пространство перед ним, в богатых очень дорогих ларьках. Весь этот ряд называется «На Черняховке». В Москве изобилие всего, но для бедных и «средних» это изобилие недоступно. ‹…›

12.12.1993

Птица – песня, птица – чайка, птица – ласточка моя! Как чудесно ты поешь по телефону! Как раз ни одна из этих птиц (а так я любила тебя в детстве называть) не поет так хорошо, одна – кричит, другая – скрипит. А у тебя голос был скорее малиновки, довольно спокойный и мелодичный. Как-то, услышав вчера тебя, с тобой наговорившись, я немного успокоилась насчет твоего настроения. ‹…›

Вот уже все я тебе вроде сказала по телефону, что было главного, а проснулась и опять взялась за ручку. Еще даже не оделась, но выпила кофе. А обычно я сижу в твоей кофте с разными пуговицами, она очень уютная, и разные пуговицы подходят к моим почти генеральским брючкам на штрипках. Брюки в тоненькую белую полосочку, еле видную, эластичные и с тонкими красно-белыми лампасами. Их мне подарила Алла Николаевна, дежурная по этажу в Переделкине к концу августа.

‹…› Вчера было подписано Ельциным несколько указов, один из них – поднятие пенсии всем, кто старше рожденных до 1931 г. Все указы направлены на социальную защищенность бедной части населения. Но никто уже ни во что не верит, понимая, что это предвыборный шаг. Так или иначе, мы будем голосовать за команду Ельцина. Он, мне кажется, один из неверующих, по-своему честных людей, действительно переосмысливших свои философские устремления. А если к власти придут другие, в лучшем случае – это снова новые воры, ибо всякая у нас власть коррумпирована. Итальянцам и не снились такие мафии, какие имеются здесь. А уж если Жириновский наберет достаточно голосов, а этим сильно пахнет, мы очутимся по горло в фашизме.

Ну, ждать недолго, через десять дней все будет ясно, если здесь что-нибудь может быть ясным. ‹…›

12.12.1993

Моя дорогая доченька! Только что вернулись домой, отдав свои голоса, пообедали, и под свежим впечатлением пишу тебе. Что очевидно? Москвичи довольно активны, где-где, а в Москве проголосуют, на мой взгляд, больше 60 %. Но в головах людей – абсолютная каша, не только у стариков, но и у людей среднего и даже молодого возраста. Голосуют, не заходя в кабину. Расспрашивают друг друга hu is hu? [кто есть кто?] Несколько осведомленных там и сям объясняют старухам и не старухам, за какие фамилии надо отдать голос. За какую партию. «Ну хорошо, милок, покажи, где кресты-то ставить, там и поставлю». И милок, в данном случае человек лет шестидесяти, демократ, указывает на квадрат против «Выбора России». Через два шага другой милок, неинтеллигентного вида, но недурно одетый, говорит: «Ну, ясно отец – либеральная партия, ну Жириновский. Он во как за русских речи толкал, так я тебе сейчас выстрою против их фамилий кресты. Всё, отец, – ясно». «А мне – все равно, что эти, что те, все воры. Так поделай за меня эти хрестики». Вот такие дела, а рядом – буфет, посмотрела самое дешевое: пирожки с капустой – 83 р. штука. Ну кое-кто берет что попроще, а кто очень редко и сдобу покупает и еще что-то, да кока-колу. А третьи, их большинство проходят мимо буфета либо молча, угрюмо, либо со словами «вот кого выбираем, те пусть и покупают». У населения в памяти избирательные буфеты либо по низким ценам, либо с дефицитом. Теперь очереди, какие ты прежде видела повсюду, очень редки. Чаще всего за хлебом. Иногда в табачный гос. киоск: взял «Яву» по 250 р. – продал за 300 р. частному киоскеру или частному лицу за 350 р.

На улице угрюмо-оживленно, метель бело-серая. Белый снег с голубым отливом теперь только за городом встретишь, и то не всюду. Думаю, на Истре – да – место экологически, пожалуй, самое чистое в Моск[овской] обл[асти]. Что касается Москвы-реки, то в ней чего только нет – и зеленые мутанты, и черные. Питьевая вода здесь, оказывается, сколько ни кипятят, не убивает ни зеленых, ни черных. Тут мне вспоминается Вера Клавдиевна Звягинцева, которая одной рукой придерживала веко, а другую протягивала мне: «Инночка, посмотрите – зеленое, а кусает, как черное», – говорила она басом.

Иногда мне хочется сесть и написать воспоминание, например, о Тарковском. Мне все больше и больше нравятся его стихи, и я все чаще и чаще вспоминаю его. Характер – абсолютный ребенок, со всеми хорошими и дурными чертами детства: эгоизм, даже жестокость. Это из – дурных. ‹…› Тарковский в моей памяти именно в силу его детскости остался ярче, крупнее (но он поэт гораздо крупнее), несмотря на то что он в зависимости от наших отношений то восхвалял меня, то хаял так, что бедный Виткович прибегал ко мне с выпученными глазами. ‹…› В последнее время думаю о поэтах без применения к себе. Просто много думаю о их жизнях и значениях. И как и что сказывается на их поэзии. Ведь больше всех людей на свете из людей я люблю поэтов.

Как тебе понравились стихи Айзенштадта? Молодец папа, тут он поступился и своей ревностью, и всеми своими комплексами, и переслал стихи Айзенштадта тебе для печати. Сегодня днем я ему позвонила, рассказала о разговоре нашем, только умолчала о продолжительности разговора. Он мне сказал, что нашел в Химках типографию, где за 250 тысяч хочет издать тысячу строк тиражом 1000. Мы поговорили о том, что, поскольку книга о Иерусалиме, папа собирается часть тиража отвезти и по 1 шекелю продать, тогда он окупит половину расходов. Я сказала: «Годик, у меня крупный теперь опыт, давай махнем вместе, устроим пару вечеров, я тебя расторгую по 5 шекелей, а м.б., больше!» ‹…› А папа: «Но мне надо будет штук 30 подарить», – вошел в игру. «10 подаришь, нечего читателя распускать». Тут уже папа смеялся сильно, но с опаской – телефон параллельный пугал. ‹…›

Пойду смотреть через 15 минут прямое включение из Кремля. Уже ясно, что Жириновский вышел на второе место, а по-моему, когда подсчитают голоса, он, м.б., будет и на 1-м. Ну, нечего мне тебе об этом писать, узнаешь подробности очень скоро. Насчет Москвы я уже ошиблась, не 60 % голосовало, а только 51 %. Очень интересно, первые многопартийные выборы при моей жизни. Но знаешь ли ты китайскую поговорку, вернее, ругательство: «Чтобы ты жил в интересное время!» А у нас оно очень интересное.

‹…› Не надо мне было быть предсказателем Глобой, чтобы понять: фашисты и коммунисты одержали крупную, хоть и не решающую победу. А лентяи-демократы раздробились на мелкие партии, много не обещали. Вчера, желая дезавуировать Жириновского, показали фильм о нем, где, в частности, – и его дружбу с Саддамом: «Ну, – ответил он, – я за Россию». Ирак нам задолжал три триллиона долларов, а почему? Потому что эмбарго на нефть Ирака не отменено, вот мы и не можем получить от Ирака деньги за наше оружие, просто и доходчиво. Что ж, каждый народ заслуживает своего парламента, Жириновский и Зюганов имеют большинство, кроме «Выбора России». Те говорили честно и не сулили быстрых перемен к лучшему, и только что Чубайс сказал: «Мы, демократы, пока ссорились, фашизм пришел в наш парламент». Я очень взвинчена. Телевизор Семен смотреть поздно не дает, попробую узнать еще что-то по радио.

‹…› Итоги: 1 м[есто] Выбор России, 2 – с очень малым отрывом Жириновский… Но я в это не верю. Жириновский будет первым.

14.12.1993

Доченька моя! ‹…› Только что Сема мне передал письмо от Айзенштадта. Очень жалуется на одиночество и пишет именно лично мне, считая доброй и равной, дескать, мог бы иметь и адресата, и собеседника, «но в ущерб себе, своей искренности, а играть на старости лет не хочется, – опостылело с юности. Я всегда в Вас чувствовал то подспудное простосердечье, к которому только и можно обратиться в “минуту жизни трудную”». Это я процитировала причину, по какой он мне пишет, прислал одно очень хорошее стихотворение. Пишет, что хочет быть уверенным в моем ответе, и тогда пришлет мне свои новые стихи – побольше. Бедный, бедный! Он даже не ведает, как он богат! ‹…›

15.12.1993

Ленусенька! ‹…› Сейчас начну отвечать на письмо Айзенштадту. Меня удивило начало его письма, б.м., он всем так пишет из-за поэтического полубезумья: «Дорогая Инна Львовна! Я не знаю, почему я Вам пишу, хотя мысленно беседую с Вами почти ежедневно. Что-то незримо связывает нас. Мне кажется, мы оба глазели на события жизни с детским недоумением – почему так плохо, так страшно там, где могло бы быть сказочно легко? ‹…› Оттого, что, быть может, цветаевская формула “Отказываюсь быть в бедламе нелюдей”, была для нас приемлемой на всех этапах жизни. И все же мы глядим дальше и выше: у поэта в душе есть тот заветный Эдем, к которому страшится прикоснуться заскорузлыми пальцами даже смерть»…

Деточка, у меня такое чувство, что он на грани и хочет себя и меня предостеречь от самоубийства. Если ты ему еще не написала в ответ на пересланные папой его стихи, то напиши ему письмо, ради Бога. Он очень глубоко в меня всмотрелся, м.б., глубже, чем кто-либо на этом свете. Что за человек – полугений-полубезумец! Как больно мне за него. Жуть, когда один может распознавать в другом человеке почти двойника. Какая это пытка, двойная пытка. Но это только в том случае, когда такое письмо пишешь только одному человеку на свете, а не свое поэтическое клише – каждому. ‹…›

18.12.1993

Доброе утро, моя Ленусенька! ‹…› Манька войдет в свою колею, хотя она из нее вроде бы и не выходила. И врушка, и в учебе – лентяйка, но ведь не нытик. Ой, боюсь, двумя первыми качествами в меня пошла. Сколько школ я сменила! Но все-таки, если отбросить мои болезни, я была веселой непосредственной девушкой. А из первого класса меня вообще (я тебе рассказывала) исключили за тупость. А я и в самом деле ничего не понимала, что творится на доске, а играла на уроках и всем мешала. Пусть развивается, на нее давить надо очень осторожно, меня не только передавили, но и распластали. Вот отсюда потом – все. И комплексы, и неуверенность, и вечная виноватость.

‹…› Теперь, мое солнышко, я хочу тебя поблагодарить за костюм, он хорош, мой номер, если бы был чуть поменьше, уже бы не годилось. Он хорош с двумя кофтами, особенно с фиолетово-блестящей. Чтобы себя успокоить, я твои траты на мою одежду воспринимаю как подарок к Новому году и Рождеству. Но милая моя, не траться на меня, умоляю, я же никуда не хожу, а выезжать не на что. ‹…›