Иерархия

Капо как группа были столь же неоднородны, как и все население лагеря. Существовала огромная разница между такими влиятельными фигурами, как Карл Капп, и младшим помощником по блоку, лебезившим перед начальством, чистившим сапоги, готовившим еду и заправлявшим постели. Даже среди капо были свои господа и слуги, что, по выражению Давида Руссе, вело к ожесточенной борьбе «за каждый новый шаг вверх по ступенькам лагерной иерархии»[2870]. Сумевшие пробиться на самый верх были своего рода лагерной аристократией. Именно они занимали все высшие посты в канцелярии, в трудовом и политическом отделе, а также в лазарете, на кухне, складах с одеждой. Иногда в их число входили самые уважаемые старосты блоков и надсмотрщики[2871]. Немногочисленные, они тем не менее сосредоточивали в своих руках огромную власть. Мало кто из узников мог надеяться стать капо, еще меньше – пробиться на самый верх.

Так, например, в феврале 1945 года, когда численность узников главного лагеря Маутхаузен составляла около 12 тысяч человек (не считая больных), старших капо – тех, кому дозволялось носить наручные часы, – было всего 184. И 134 из них, разумеется, были немцы[2872].

Как мы уже видели, лагерное начальство, как и нацисты по всей оккупированной Европе, возвышало немцев над иностранцами. Хотя к 1944 году немцы составляли не более 20 % всех заключенных, высшие должности в лагере занимали именно они[2873]. Подобная практика отражала расистские взгляды эсэсовцев[2874]. Гиммлер не раз заявлял о доверии к «представителям своей крови». И хотя для эсэсовцев немецкие заключенные являлись отбросами общества, все же они были соотечественниками, которых следовало возвысить над представителями «дегенеративных народов»[2875]. Однако в основе подобной практики лежали не только идеологические догмы, но и практические соображения. Начиная с того, что узники-немцы говорили с эсэсовцами на одном языке. Немецкий был официальным языком лагерей – на нем вели документацию, отдавали приказы, писали указатели, а потому исполнители должны были его понимать. Не менее важен был опыт. Эсэсовцам были нужны хорошо знавшие лагерную жизнь, а большинство заключенных-ветеранов были немцами[2876].

По мере продолжения войны капо требовалось все больше, и лагерное начальство, отбросив идеологию и исходя в первую очередь из прагматических соображений, нередко выдвигало на ответственные посты немцев из самых презираемых в лагере групп. Так, например, в начале войны эсэсовцы нередко насмерть забивали заключенных, арестованных за гомосексуализм, пик подобных случаев избиений со смертельным исходом пришелся на конец 1942 года[2877]. Несмотря на то что гомосексуалистов продолжали убивать, заключенные с розовыми треугольниками на робах все чаще служили писарями, старостами бараков, бригадирами. В конце 1944 года в Берген-Бельзене заключенного-гомосексуалиста назначили старостой лагеря для содержавшихся под охранным арестом[2878].

На должности среднего и низшего звена нередко назначали представителей других национальностей. По мере продолжения войны число капо-иностранцев постоянно росло. Кроме того, они все чаще занимали высокие посты. В лагерях на оккупированном Востоке, где было слишком мало немцев, чтобы заполнить все вакансии, на должности капо назначали поляков[2879]. Но и в других местах эсэсовцы также полагались на иностранцев, особенно во второй половине войны. Капо назначали представителей практически всех европейских стран, хотя ситуация разнилась от лагеря к лагерю, в зависимости от численности той или иной группы узников и времени их пребывания. В Равенсбрюк транспорты из Польши начали прибывать еще в 1940 году. В результате польки постепенно заняли не только должности капо низшего и среднего звена, но и потеснили немецких «асоциалок». В отличие от них француженок начали массово депортировать в лагерь не ранее 1943–1944 годов, а потому им не приходилось рассчитывать на должности старост бараков или лагерных полицейских[2880].

По мере роста числа капо росло среди них и количество евреев, хотя обычно они могли надзирать лишь за своими соплеменниками[2881]. Первоначально подобная практика возникла в Освенциме и Майданеке, вслед за массовыми депортациями в эти лагеря евреев. По словам тех, кому посчастливилось выйти оттуда живыми, к началу 1944 года примерно половина старост бараков в Освенциме-Биркенау были евреями[2882]. Число капо с желтыми звездами на робах росло повсеместно по мере того, как евреев свозили в новые лагеря в Восточной Европе, например в Прибалтике, или в филиалы лагерей на территории Германии. В филиалах, предназначенных главным образом для евреев, отдельные представители этой нации работали надсмотрщиками на работах, врачами, писарями, старостами бараков. Были среди них даже старосты лагерей. У некоторых из них уже был опыт существования в «серой» зоне между товарищами по несчастью и нацистским начальством, приобретенный еще в еврейских гетто, где еврейские советы (юденраты) отвечали за быт гетто[2883].

Разумеется, с должности капо даже самого высокого уровня могли в любой момент снять, разжаловав в рядовые заключенные, поскольку выдвижения, переводы и отстранения были делом обычным. Среди самых больших привилегий старших капо было право назначать нижестоящих капо. Официально назначения являлись прерогативой лагерного начальства. Однако на практике эсэсовцы прислушивались к опытным капо, особенно когда речь шла о замещении средних и нижних вакансий. Таким образом, верхушка капо формировала состав всей своей прослойки в целом, создавая сеть, прочно связанную отношениями покровительства и личной преданности[2884]. Это не что иное, как еще один пример «групповщины». Так, например, политзаключенные всячески стремились получить должность капо для единомышленника. А капо из иностранцев пытались протащить соотечественников. В Равенсбрюке многие капо-польки были обязаны своим назначением Хелене Коревиной, пользовавшейся влиянием переводчице эсэсовского начальника[2885]. Конкуренция за должности капо нередко приводила к столкновению разных групп узников. Битвы кипели на всех уровнях, но заметнее всего были на самом верху. Нередко в схватке за должность капо сходились две группы немецких заключенных, политические с красным и уголовники с зеленым треугольником на робе.