Промышленность и строительство

С самого начала существования системы нацистских концлагерей судьба отдельного заключенного определялась рабочей командой, в которой он оказывался. Условия в них могли сильно отличаться, и заключенные постоянно старались избежать самых тяжелых работ или же перевестись на более легкие. Еще разительнее различия трудовых команд стали ощущаться с началом войны. Перевод из одной такой команды в другую нередко означал жизнь и смерть. По сути, ту же роль могла сыграть и отправка в другой лагерь.

Если сравнивать производственные филиалы, то самыми опасными были занимавшиеся строительными работами. На большую массу неквалифицированных рабов в лагерях по передислокации производств смотрели как на расходный материал. В ходе строительных работ начальство требовало максимальной выработки при минимальных затратах, сознавая, что множество заключенных умрет. В промышленном производстве, напротив, было занято незначительное число нередко высококвалифицированных заключенных, замена которых требовала больше времени и усилий. В результате такие узники могли рассчитывать на менее жестокое обхождение, повышенный паек и лучшее медицинское обслуживание. Бывший узник небольшого лагеря Лютенбург – филиала Нойенгамме, созданного осенью 1944 года, где 200 высококвалифицированных заключенных изготовляли навигационное оборудование для ракет «Фау-2», – позднее сказал, что по сравнению с другими местами условия там были «как в санатории»[2566].

Разумеется, условия содержания в производственных лагерях тоже были далеко не благоприятные. Жилые помещения – скверными, а рабский труд – напряженным и изматывающим, в особенности на низкоквалифицированных работах, таких как транспорт. Еды всегда не хватало. «По сравнению с той баландой, что дают здесь, в Бухенвальде суп был просто замечательным», – писал французский участник Сопротивления Робер Антельм о своем переводе в лагерь-филиал Гандерсхайм осенью 1944 года, где около 500 заключенных изготавливали фюзеляжи для самолетов-истребителей «Хейнкель» He-162. «Голод распространяется медленно и незаметно, – отмечал он, – и теперь мы голодаем». В некоторых производственных лагерях смертность ничуть не уступала строительным лагерям, особенно с конца 1944 года[2567].

Тем не менее нередко наблюдались резкие различия, что приводило к функциональному разделению филиалов. Особенно это бросалось в глаза в лагерном комплексе Дора. Здесь эсэсовцы обычно разделяли новоприбывших в главном лагере. Небольшую часть квалифицированных и сильных заключенных отправляли на производство, а большинство остальных – в строительные бригады. Заключенных периодически осматривали и ослабевших отправляли в лагеря с намного худшими условиями. Таким образом, начать работу заключенный мог в более завидной производственной команде в главном лагере, однако, ослабев и снизив производительность труда, он оказывался строительным рабочим в филиале. Там эсэсовцы выжимали из него последние силы, после чего бросали в другой лагерь, где содержались обреченные на смерть доходяги. В результате большинство заключенных Доры проходили через несколько лагерей и каждый новый приближал их к смерти[2568].

Для тысяч заключенных Доры конечным пунктом становился строительный лагерь в Эльрихе. Этот лагерь – известный также как Эльрих-Юлиусхютте или «Эрих» (кодовое название) – был спешно создан в начале мая 1944 года менее чем в 16 километрах к северу от Доры[2569]. В постоянно переполненном Эльрихе вскоре теснилось 8 тысяч человек, почти вдвое больше, чем в соседнем городке. Построенный на территории двух заброшенных заводов по производству гипса, этот лагерь был практически непригоден для жилья. После дождя все утопало в грязи, а заключенные спали в полуразвалившихся домах и хижинах, на первых порах даже без крыши. Говорить о санитарно-технических объектах не приходилось, а уборные превратились в «клоаки», как написал впоследствии один из выживших французских заключенных. Позднее появился лазарет, однако сохранить заключенным жизнь практически не пытались. Редкие операции делали грязными инструментами, а в начале 1945 года медицинское обслуживание полностью сошло на нет[2570].

Летом 1944 года обычный день в Эльрихе начинался в 3:20 утра, когда заключенных поднимали для первой переклички. Спустя два часа их в товарных вагонах довозили до стройплощадки, главным образом в близлежащие тоннели для передислоцируемых производств. Здесь они трудились по 13 часов в сутки: с 6 часов утра до 7 часов вечера (с часовым перерывом) – дольше, чем в любом другом филиале Доры. Многие работали в глубине тоннелей, нередко без обуви. А потом несколько часов ждали поезда, чтобы вернуться в Эльрих. Эти задержки после изнурительного трудового дня «лично для меня были, пожалуй, самым ужасным из пережитого, пределом даже не страданий, а истощения человеческих сил», написал в 1945 году выживший французский заключенный Жан-Анри Тозен. Когда узники наконец возвращались в Эльрих, часто поздней ночью, им предстояло выдержать еще одну перекличку. Надеяться они могли в лучшем случае лишь на пять часов сна на переполненных нарах с грязными, набитыми соломой тюфяками. Мало кто выдерживал больше двух месяцев работы под землей[2571].

Эсэсовцы Эльриха списывали и утаивали от заключенных жизненно важные припасы. В лагере постоянно не хватало арестантской одежды. 17-летнему венгерскому еврею Вилмошу Якубовичу, привезенному в августе 1944 года, за почти восемь месяцев новой одежды не выдали ни разу: «Наши тела покрывала короста грязи, мы были страшно завшивлены». Осенью 1944 года многие заключенные ходили голыми, кутаясь в тонкие одеяла. Эсэсовские бюрократы из администрации Эльриха добавили к своей внутренней статистике заключенных соответствующую новую графу – «Без одежды». В неотапливаемых бараках заключенные часто просыпались с обморожениями конечностей; некоторые за ночь замерзали насмерть. Другие умирали от голода. Иногда сутками узники не получали обычной крошечной пайки хлеба, мизерной порции суррогатного кофе и водянистой баланды. В среднем их ежедневный рацион насчитывал не более 800 килокалорий, а поэтому они едва не сходили с ума от голода[2572].

В дополнение в этом аду Эльриха царило постоянное насилие. Большинство охранников составляли бывшие летчики люфтваффе, но в лагере заправляла горстка ортодоксальных эсэсовцев, соревновавшихся друг с другом в зверствах, истязаниях и побоях заключенных. Одним из лагерных садистов был Карл Фрич, самопровозглашенный изобретатель газовых камер Освенцима; когда летом 1944 года он прибыл в Эльрих, за спиной у него был богатейший опыт караульной службы в концлагерях. После отъезда Фрича осенью 1944 года главной фигурой Эльриха стал еще один эсэсовский ветеран, комендант лагеря Отто Бринкман, ничуть не менее жестокий. Как-то раз он заставил заключенного отрезать у трупа тестикулы и, приправив перцем и солью, съесть. «Мне просто хотелось выяснить, возможно ли такое», – объяснил после войны Бринкман[2573].

Эльрих воплощал труд и смерть. На протяжении нескольких месяцев там была самая высокая во всем лагерном комплексе Доры смертность, что явно входило в расчеты эсэсовцев. В конце концов, в Эльрих они направляли уже изнуренных трудом заключенных. В глазах эсэсовцев последнее их предназначение – краткий период гибельного труда. «У каждого [заключенного] на лбу неизбежно появляется печать смерти», – записал один из узников в своем тайном дневнике 26 декабря 1944 года. К тому времени около 3 тысяч из содержавшихся в Эльрихе заключенных – почти половина – были настолько больны, что не могли больше работать. В январе 1945 года умерло более 500 заключенных Эльриха, что по месячному коэффициенту смертности составило около 7 %. Когда Вилмош Якубович впервые попал в Эльрих, он работал в команде других евреев из Венгрии. «Из 30 жителей моего родного города, – свидетельствовал он летом 1945 года, – в живых остался лишь я один»[2574].

Не во всех строительных лагерях были такие кошмарные условия, как в Эльрихе[2575]. Заключенные, прошедшие через несколько подобных лагерей, хорошо видели главные отличия. В мае 1944 года, когда 16-летний венгерский еврей Ене Якубович оказался в небольшом филиале под названием Эрленбуш, входившем в состав комплекса «Ризе», он, вероятно, вздохнул с облегчением. Труд здесь был очень тяжелым – по 12 часов в день, а он работал на строительстве нового здания железнодорожной станции, – но здесь, по крайней мере, были еда, одежда и горячая вода. В соседнем лагере Вольфсберг, куда Якубовича перевели осенью 1944 года, условия были намного хуже. Это был самый большой и наиболее важный лагерь комплекса Ризе, в котором 22 ноября 1944 года содержалось 3012 заключенных (510 из них, как и Якубовичу, было от 14 до 18 лет). Большинство спало в хлипких деревянных домиках, занималось прокладкой тоннелей и другими строительными работами. Больше всего Якубовича потрясла жестокость охран ников – «здесь все направлено на уничтожение заключенных»[2576]. Все это вызывает к жизни важный вопрос, ведь Вольфсберг был лагерем, специально предназначенным для евреев. Как мы видели, большинство зарегистрированных еврейских заключенных столкнулось в 1942–1943 годах с уничтожением изнурительным трудом. Сохранилось ли подобное Вольфсбергу отношение эсэсовцев и в 1944 году, оставаясь таким же в то время, когда огромное количество евреев насильно включили в военное производство на территории Германии?