Шкала страданий

Шансы выжить претерпели на начальном этапе войны значительные изменения. Случались дни, когда заключенные в цехах концентрационных лагерей производили исключительно гробы с тем, чтобы поспевать за растущим числом умиравших[1303]. В 1938 году, катастрофическом из всех довоенных лет, в лагерях погибло около 1300 заключенных[1304]. В 1940 году число смертей заключенных достигло как минимум 14 тысяч человек; 3846, как известно, умерли в Маутхаузене (приблизительно 30 % от численности всех заключенных лагеря), обеспечив этому лагерю славу самого страшного на тот период[1305]. Голод и болезни были самыми частыми причинами смертей – большинство узников были до крайности истощены, физически изнурены, с «пустым взглядом глубоко запавших глаз, они взирали на творимое вокруг» насилие лагерных эсэсовцев[1306]. Число самоубийств заключенных также подскочило. В Заксенхаузене 26 заключенных, как говорили, «наложили на себя руки» в одном только апреле 1940 года; часть их поступила так в припадке отчаяния, бросившись на провода высокого напряжения лагерного ограждения, некоторые же дотошно планировали предстоящий уход из жизни. Другие заключенные вскоре привыкли к постоянному присутствию смерти рядом; при случае они могли спокойно переступить через труп товарища по пути в уборную. Жалость, сочувствие, сострадание – подобные проявления чувств все чаще и чаще становились дефицитным товаром в лагерях первого этапа войны[1307].

Офицеры лагерной охраны с беспокойством взирали на растущие горы мертвецов. Их озабоченность коренилась не в раскаянии или осознании вины, она была продиктована проблемами, связанными с избавлением от трупов. В довоенные годы трупы заключенных обычно передавались в местные морги. Ныне подобный порядок был изменен. Помимо трудоемкости упомянутой выше процедуры передачи трупов за пределы лагеря, у эсэсовцев не было ни малейшего желания выставлять напоказ истинное положение дел в лагерях, те гибельные метаморфозы, которым подверглись эти учреждения. Решение было простым – эсэсовцам предстояло самим обзавестись крематориями в лагерях. Хотя подобные планы и обсуждались прежде, реализация их началась лишь с конца 1939 года в сотрудничестве с двумя частными фирмами-подрядчиками (Heinrich Kori GmbH и Topf & Sons). К лету 1940 года все довоенные концентрационные лагеря для мужчин были оборудованы установками для сжигания отходов, подобное оборудование было установлено и в новых лагерях; крематорий Освенцима ввели в эксплуатацию в августе 1940 года[1308]. Последовали и другие практические меры. С 1941 года, например, в лагерях учредили бюро регистрации смертей, чтобы все смертельные случаи регистрировались самими эсэсовцами, а не обычными чиновниками соответствующих гражданских учреждений; лагерная администрация, разумеется, классифицировала почти все смертельные случаи среди заключенных как смерть в результате естественных причин или же несчастных случаев[1309].

Не существовало никаких надежных способов уцелеть в условиях концентрационных лагерей во время войны, зато имелось бесчисленное число причин и поводов для гибели. Отдельные категории заключенных подвергались куда большей опасности, чем другие. Лагерные мучения изначально носили дифференцированный характер, пропасть между отдельными заключенными существовала всегда, и начало войны лишь углубило ее. Политическая и национально-расовая иерархия, установленная нацистскими руководителями, отнюдь не утратила важности; в целом у поляка шанс умереть был куда выше, чем, скажем, у немца, а у еврея, в свою очередь, выше, чем у поляка[1310]. Решающую роль играла и половая принадлежность, поскольку система концентрационных лагерей была и оставалась главным образом прерогативой мужчин; в конце 1940 года женщины-заключенные составляли приблизительно лишь двенадцатую часть всех заключенных, и участь этих 4300 женщин все еще была иной, чем у их собратьев-мужчин[1311].