Освенцимское восстание

Солнечным осенним днем в субботу, 7 октября 1944 года, вскоре после обеда несколько эсэсовцев вошли во двор близ крематория IV лагеря Бжезинка (Биркенау) и приказали выстроиться почти 300 узникам зондеркоманды – якобы для селекции и перевода в другой лагерь. Узники построились, и эсэсовцы принялись отбирать кандидатов. Однако нашлись те, что отказались выйти вперед. Ситуация накалялась на глазах. Внезапно один из самых старых узников, польский еврей Хаим Нойхоф, бросился на эсэсовца с молотком. Другие заключенные последовали его примеру. Пустив в ход камни, топоры, железные прутья, они оттеснили эсэсовцев за колючую проволоку. Лагерь огласился криками, выстрелами, воем сирен. Вскоре воздух наполнился дымом – но идущим не из труб крематория, как обычно, а из самого здания, которое подожгли заключенные. Так началось восстание зондеркоманды Бжезинки[2988].

Назревало оно уже несколько месяцев. «Уже давно мы, заключенные зондеркоманды, хотели покончить с нашей ужасной работой, – писал осенью 1944 года узник Бжезинки Залман Градовский, – мы хотели устроить нечто значительное»[2989]. Разговоры о восстании пошли еще весной 1944 года, возможно в связи с ликвидацией семейного лагеря (произошедшей в марте), однако этим дело и ограничилось. И все же заговорщики начали тайком запасаться оружием, в том числе ручными гранатами со взрывчаткой, украденной узницами женского лагеря с соседнего завода боеприпасов, которую они затем тайком приносили в зондеркоманду. Начиная с лета 1944 года призывы к вооруженному сопротивлению раздавались все громче и чаще. Узники зондеркоманды полагали, что такое их количество лагерному начальству уже не требуется, потому что кампания массовых убийств венгерских евреев в газовых камерах закончилась. А учитывая угрожающее наступление Красной армии, было похоже, что Освенцим вскоре эвакуируют. Заключенные зондеркоманды опасались, что эсэсовцы их просто перестреляют, чтобы сохранить страшные тайны «окончательного решения еврейского вопроса» (подобного рода опасения стали причинами восстаний в Треблинке и Собибуре годом ранее). Так что узники зондеркоманды Бжезинки (Биркенау) жили в ожидании худшего, однако их положение было настолько нестабильным, что планы восстания приходилось постоянно пересматривать и откладывать. Но вскоре ситуация потребовала немедленных действий. 23 сентября 1944 года эсэсовцы отобрали 200 узников из зондеркоманды, якобы для перевода в другие лагеря. Правда вскрылась уже на следующий день, когда товарищи нашли в крематории их обугленные останки. Когда же в начале октября эсэсовцы объявили об очередной селекции, узники, обслуживавшие крематорий IV, заподозрили, что для них это означает смертный приговор. И было решено: сейчас или никогда[2990].

К сожалению, к восстанию заключенные Бжезинки были подготовлены плохо. Они не могли рассчитывать на помощь лагерного подполья. Ведь большая часть заключенных давно усвоила урок: сопротивление бесполезно, поскольку ведет лишь к еще более суровым репрессиям. Существовал и неразрешимый конфликт интересов между заключенными из зондеркоманды, которым терять было нечего, и остальными узниками, надеявшимися через несколько месяцев выйти на свободу. «В отличие от нас им спешить было некуда», – с горечью писал Залман Левенталь осенью 1944 года[2991]. Увы, и в самой зондеркоманде не было единства относительно вооруженного сопротивления: одни были измотаны физически и морально, другие хотели дождаться более благоприятного момента, когда к восставшим присоединился бы весь остальной лагерь. Среди тех, кто призывал не спешить, было и руководство зондеркоманды, так как им селекция 7 октября 1944 года не угрожала. Поэтому они решили в восстании не участвовать. Таким образом мятежники оказались не просто в меньшинстве, но и плохо организованы. Времени на разработку продуманного плана не было. Восстание с самого начала сопровождалось поспешностью и суматохой. Поскольку здание крематория IV охватило пламя, заключенные не смогли добраться до спрятанных в нем ручных гранат. Таким образом, их самое грозное оружие оказалось похоронено под рухнувшей крышей здания, и пустить его в ход не удалось[2992].

Восстание было обречено с самого начала. В считаные минуты к горящему крематорию прибыло подкрепление эсэсовцев, которые быстро перестреляли беззащитных узников. Заглянув во двор, единственный чудом выживший заключенный увидел десятки своих товарищей, которые «неподвижно лежали на земле в забрызганных кровью арестантских робах». Стоило кому-то пошевелиться, как эсэсовцы открывали по нему огонь. Тем временем остальные заключенные успели перебежать в соседний крематорий V и спрятались внутри. Но вскоре эсэсовцы выволокли их наружу, швырнули на пол вместе с другими пойманными их товарищами и убили выстрелами в затылок. Когда каратели закончили кровавую расправу, рядом с обоими крематориями осталось лежать не менее 250 трупов[2993].

Однако примерно через полчаса после того, как Хаим Нойхоф нанес свой первый удар у крематория IV, рядом с крематорием II поднялась вторая волна восстания. Услышав гремящие по соседству выстрелы и увидев дым, узники тамошней зондеркоманды поняли, что происходит, однако по приказу своего руководства не стали предпринимать никаких действий. Но когда в их сторону направилась немногочисленная группа эсэсовцев, несколько советских военнопленных не выдержали и толкнули немца-капо в горящую печь. К ним волей-неволей оказались вынуждены присоединиться остальные заключенные зондеркоманды крематория II, что они и сделали, вооружившись ножами и ручными гранатами. Вырезав дыру в окружавшем крематории заборе, около сотни узников сумели бежать. К сожалению, большинство из них эсэсовцы поймали. Несколько человек добрались до крошечного городка Райско, примерно в 3 километрах от лагеря, где спрятались в сарае. В конце концов эсэсовцы выследили и их и сожгли прямо с укрытием.

Этим репрессии не ограничились. В течение последующих недель эсэсовцы казнили последних оставшихся в живых участников восстания. В их числе был и Лейб Лангфус, убитый после последней селекции заключенных зондеркоманды 26 ноября 1944 года. Накануне казни он написал прощальную записку: «Мы уверены, что они поведут нас на смерть». Среди жертв были и четыре узницы, проносившие на территорию лагеря взрывчатку. Одна из них, Эстузия Вайцблюм, после нескольких недель истязаний написала сестре прощальное письмо: «У тех, кто по ту сторону от моего окна, еще есть надежда. У меня нет ничего. Все потеряно. Но как же хочется жить»[2994].

В отличие от восстаний в Собибуре и Треблинке, где несколько сот заключенных смогли убежать от своих преследователей, в Бжезинке из участников восстания не спасся никто. Причиной тому стало большее количество эсэсовцев в Освенциме и вокруг него, а также более тщательная система охраны лагеря, которая была усилена в тот год во избежание организованных действий со стороны узников. В течение нескольких часов эсэсовцы уничтожили более двух третей из 660 человек зондеркоманды Бжезинки. (При этом сами эсэсовцы потеряли троих, которым посмертно воздали почести как героям.) Не пострадали лишь узники зондеркоманды из числа обслуживавших крематорий III. Они не принимали участия в восстании и продолжали работать, как будто ничего не произошло[2995].

Не положило восстание конец и массовому уничтожению евреев в Бжезинке (Биркенау). Сгоревший крематорий IV бездействовал уже с мая 1943 года. Зато лагерное начальство продолжало активно использовать остальные мощности. Всего за две с небольшим недели после восстания в газовые камеры спешно отправили около 40 тысяч мужчин, женщин и детей. Среди них были и евреи Терезиенштадта. Хотя эсэсовцы сохраняли гетто до самого конца, большую часть его обитателей осенью 1944 года перевели в Освенцим, где практически всех убили уже в самые первые дни. Последний транспорт из Терезиенштадта прибыл 30 октября 1944 года, доставив в лагерь 2038 мужчин, женщин и детей. 1689 человек эсэсовцы направили в газовые камеры сразу. По всей видимости, это был последний случай массового убийства подобных масштабов в истории лагеря[2996].

Восстание в Бжезинке проливает свет на жуткую дилемму, стоявшую перед узниками в концлагерях. Участники восстания знали, что почти наверняка погибнут. Мало кто был готов пойти на такой риск. В целом на вооруженное сопротивление осмеливались те, кому грозила гибель. С их стороны это было не что иное, как мужество обреченных перед лицом смерти. «У нас не осталось надежды дожить до освобождения», – писал Залман Градовский незадолго до своей гибели во время восстания 7 октября 1944 года[2997]. В отличие от него те заключенные, которые надеялись выжить, не приняли участия в самоубийственном мятеже. Именно поэтому основные группы лагерных подпольщиков проголосовали против участия в восстании осенью 1944 года. В результате узники зондеркоманды чувствовали, что их предали и бросили на произвол судьбы[2998].

И все же это восстание осталось ярким примером мужества концлагерных заключенных. Знаем же мы о нем в первую очередь от выживших заключенных зондеркоманды Бжезинки. Когда в середине января 1945 года эсэсовцы оставили Освенцим, около сотни членов зондеркоманды оказались среди нескольких тысяч заключенных, которых погнали на запад. Практически все они – в том числе Шломо Драгон, его брат Авраам, а также Филип Мюллер – дожили до освобождения[2999]. К сожалению, такая счастливая судьба была скорее исключением из правил. Последние месяцы существования лагерей были самыми страшными и, лишь по официальным оценкам, стоили жизни нескольким сотням тысяч человек. Чем ближе было освобождение, тем выше были шансы заключенных до него не дожить.