В лазаретах

Наверное, нигде моральная двусмысленность должности капо не ощущалась узниками так остро, как в лазарете. По мере продолжения войны лагерное начальство все чаще привлекало узников на роль писарей, медсестер и даже врачей. Редко какие еще должности позволяли оказать помощь или, напротив, причинить вред другим заключенным. Изможденные и истощенные, они по утрам осаждали лазареты, однако капо обычно принимали лишь тех, кто мог довольно быстро встать на ноги. «Для тех, кому я отказывал, – писал после войны один из таких врачей, узник лагеря Дора, – мой отказ, как правило, означал смертный приговор»[2912]. Эти врачи также принимали участие в селекциях для оправки в газовые камеры. А поскольку квалификация у них часто была выше, чем у эсэсовских коллег, и они лучше знали своих пациентов, то их слово многое значило[2913]. После участия в первой селекции в Освенциме у голландского еврея доктора Элия Коэна был нервный срыв. В дальнейшем он еще не раз участвовал в подобных селекциях, однако чувство стыда так и не покинуло его[2914]. Некоторые медикикапо делали пациентам смертельные инъекции и даже участвовали в экспериментах над людьми, как в случае с ассистентом доктора Менгеле Миклошем Нисли[2915]. Более того, практически все эти эксперименты не обходились без помощи со стороны заключенных. В Дахау в омерзительных экспериментах доктора Рашера участвовало более десятка капо – проверяли работу оборудования, делали записи, производили вскрытие трупов, занимались отбором жертв[2916].

Основной причиной стать «частью системы», как выразился один из таких докторов-заключенных, как и для других капо, было желание выжить. Несмотря на риск инфекции, лазарет был самым безопасным местом для узников, в первую очередь евреев. Неудивительно, что уровень смертности среди врачей-заключенных был самым низким по лагерю. «Мы находились под защитой, – писал доктор Коэн, – мы жили своей, отдельной жизнью»[2917]. И, как часто в лагерях, за возможность выжить приходилось платить высокую цену соучастия в нацистских зверствах. Спустя несколько месяцев после своего прибытия в апреле 1942 года вместе с другими словацкими евреями в Освенцим Ян Вейс получил место медбрата в лазарете главного лагеря. Однажды осенью 1942 года ему пришлось ассистировать эсэсовцу при рутинном убийстве больных заключенных. Когда к нему вошел очередной обреченный, Вейс побледнел от ужаса: перед ним стоял родной отец! Опасаясь за собственную жизнь, он промолчал. Эсэсовец у него на глазах сделал его отцу смертельную инъекцию. «И [затем] я вынес родного отца»[2918].

В лазаретах капо ежедневно приходилось принимать непростые решения. Ресурсы были ограниченны, спасение одних узников неизбежно означало смерть других. «Помочь ли мне матери с детьми, – спрашивала себя заключенная Освенцима, доктор Элла Линген-Рейнер, – или молодой девушке, у которой впереди еще вся жизнь?»[2919] Некоторые капо принимали решения исключительно по медицинским основаниям. Во время селекций они стремились защитить более сильных узников, жертвуя слабыми, которых все равно ждала смерть[2920]. Другими факторами были национальность капо и их политические взгляды. Возьмем, к примеру, Гельмута Тимана, с которым мы уже встречались раньше. Убежденный коммунист, он провел в заключении в Бухенвальде восемь лет, с 1938 по 1945 год. Во внутреннем документе КПГ, написанном сразу после войны, он оправдывал свое участие в убийствах других узников желанием сохранить работу в лазарете, дававшую ему возможность защищать других коммунистов. «Поскольку наши товарищи стоили всех остальных, вместе взятых, мы были вынуждены до известной степени содействовать СС в том, что касалось уничтожения неизлечимо больных и инвалидов»[2921].

Впрочем, и другие капо из лазарета выносили столь же категоричные решения относительно ценности тех или иных узников. Будучи старшим капо в лазарете Дахау и помощником доктора Рашера, Вальтер Нефф занимался «подменой жертв», чтобы спасти тех, кто, по его мнению, был достоин спасения. Так, например, выбранных для проведения экспериментов священников он заменял теми, кого считал педофилами или другими «подонками» (как он их называл). Подобная практика возмущала заключенных, не в последнюю очередь потому, что смертные приговоры, выносимые капо, нередко основывались лишь на слухах или личной антипатии[2922]. Учитывая власть капо, неудивительно, что некоторые из них, в том числе и работавшие в лазаретах, вскоре утрачивали всякие моральные ориентиры[2923].

Впрочем, были и такие, кто считал себя целителями. Конечно, они вряд ли могли спасти умиравших, однако делали все, что в их силах, нередко превозмогая смертельную усталость. Так, например, в женской зоне Бжезинки одна врач зимой 1943/44 года ухаживала за 700 больными. Капо-врачи действительно спасали узникам жизнь – благодаря своему профессионализму, храбрости и находчивости[2924]. Борясь с эпидемиями, они проводили дезинфекции, спасали от отправки в газовую камеру отдельных узников, пряча их в лазаретах[2925].

Один из таких удивительных случаев спасения произошел с Луиджи Ферри, которого вместе с бабушкой привезли в Освенцим 3 июня 1944 года в составе небольшого транспорта евреев из Италии. Поначалу эсэсовцы не заметили 11-летнего Луиджи, и мальчик оказался один в карантинном лагере Бжезинки. Эсэсовцы убили бы его в считаные часы, не попадись Луиджи на глаза Отто Волькену, изобретательному врачу-еврею из Вены. Обливаясь слезами, Луиджи поведал ему свою историю и умолял о помощи. Рискуя собственной жизнью, Волькен спас мальчика и даже вскоре стал называть его «мой лагерный сынишка». Несмотря на постоянные приказы эсэсовцев передать им мальчика, Волькен, благодаря помощи доверенных лиц, более двух месяцев прятал его в разных бараках. В середине августа 1944 года Волькен подкупил капо из политического отдела, чтобы тот официально зарегистрировал Луиджи как узника. Хотя мальчик получил возможность свободно передвигаться по лагерю, Волькен продолжал всячески его оберегать, прятал во время селекций, позволяя ночевать в лазарете. Когда в конце января 1945 года советские войска освободили Освенцим, Волькен и Луиджи оказались в числе немногих, кому повезло выйти оттуда жи выми[2926].