Стремление сохранить лицо

Фанатично настроенный Вильгельм Богер заявлял своим сослуживцам из лагерных СС в Освенциме, да и не только в Освенциме, что расследование Конрада Моргена не более чем «комедия»[2161]. И все же большинству лагерных эсэсовцев было явно не до смеха, поскольку комиссия Моргена представляла для них потенциальную угрозу; они всецело полагались на воровство и мошенничество, видя в них, по сути, источник наживы, своего рода прибавку к должностным окладам, и совершенно не желали ставить под угрозу такую привычную жизнь. Они боялись и ненавидели Моргена и приложили все усилия, чтобы затруднить, саботировать работу его следственной группы[2162]. И разумеется, не случайно однажды (в декабре 1943 года) барак Освенцима, где хранилась большая часть собранных следственной группой Моргена доказательств, при загадочных обстоятельствах сгорел дотла[2163].

По сравнению с большинством представителей лагерных СС позиция Генриха Гиммлера относительно коррупции была неоднозначной. Он всегда пытался выставить себя эталоном морали. И способствовал началу расследования в концентрационных лагерях в связи с участившимися в период холокоста случаями присвоения имущества погибших. Гиммлер лично одобрил кандидатуру Конрада Моргена на должность главы антикоррупционной группы и продолжил оказывать ему поддержку, невзирая на сопротивление старших офицеров лагерных СС. Уже летом 1944 года Гиммлер выразил удовлетворение деятельностью особых судов СС и полицейских судов и поощрил Моргена, присвоив ему звание штурмбаннфюрера СС[2164]. В то же время угрозы Гиммлера о неизбежности наказаний погрязших в коррупции служащих лагерных СС так и оставались пустыми словами – в душе рейхсфюрер СС явно не стремился к суровым приговорам. У Гиммлера не было и желания расширить рамки деятельности Моргена, поскольку он, вероятно, понимал, что более глубокое и вдумчивое расследование махинаций эсэсовцев дестабилизировало бы всю систему концлагерей – в конце концов, именно коррупция, подобно цементному раствору, скрепляла ее. Итак, почему же Гиммлер вообще поддерживал Моргена? Прежде всего, потому, что расследование выполняло функцию некоего символа. Если сравнивать Гиммлера с другими нацистскими лидерами, прекрасно знавшими о том, что творят лагерные охранники всех мастей и рангов, готовность рейхсфюрера наказать горстку зарвавшихся преступников из числа лагерных СС представлялась зримым и неоспоримым доказательством моральной чистоты, строгости и конечно же порядочности СС[2165].

Если Генрих Гиммлер и проявлял двуличие в подходе к коррупции, то двуличие в подходе к ней главы его системы концентрационных лагерей было куда более явным. Официально у Освальда Поля и его управителей из Главного административно-хозяйственного управления СС не было иного выхода, кроме как выступить в поддержку кампании против воровства и мошенничества[2166]. Поль был даже готов пожертвовать отдельными офицерами из числа своих подчиненных, в особенности если это упрочивало его собственные позиции, как в случае с Лорицем. Но Поль был категорически против фундаментального расследования деятельности лагерных СС и неоднократно торпедировал все попытки более основательно взяться за коррупцию, ибо это, по его мнению, подрывало лагерные основы – управляемость заключенными и военным производством в целом[2167].

Налицо были причины обструкционизма Поля: как и другие фюреры СС, он извлекал несомненную выгоду из нацистского террора. Разведенный в 1938 году, Поль заключил повторный брак 12 декабря 1942 года, который был зарегистрирован в Восточно-Прусском главном управлении Гиммлера (Гиммлер подобрал Полю невесту намного младше его, некую Элеонору фон Брюнинг, богатую наследницу)[2168]. Супружеская пара жила как феодалы. В Берлине они заняли большую виллу, «ариезированную» (ранее вилла принадлежала состоятельной еврейке, которая впоследствии погибла в Равенсбрюке). Поль не платил ни пфеннига арендной платы, при этом создал комфортабельные условия в новом доме. Вилла была отремонтирована силами заключенных Заксенхаузена, кроме того, пять узников постоянно находились в доме в качестве слуг[2169]. Поль вступил в новоиспеченное нацистское дворянство, включавшее и других напыщенных павлинов, как Герман Геринг, например[2170]. В ознаменование своего становления как дворянина Поль даже составил собственный герб, изобразив на нем рыцарский шлем с опущенным забралом и вздыбившимся конем[2171].

Прежде всего Поль видел себя как дворянина-землевладельца – он лгал Гиммлеру, утверждая, что произошел из крестьянской семьи, имеющей глубокие корни, – и, соответственно, отхватил себе в Германии целых два поместья. Его супруга имела приданое в виде живописного участка земли в Баварии и имения, которое также приводили в порядок заключенные Дахау, хотя и Поль, и его жена бывали там лишь наездами до самого конца войны и краха Третьего рейха[2172]. Чаще они предпочитали бывать в поместье Комтури в Северной Германии, где было много места и так упоительно жарко пылали камины. Имение служило своего рода лагерем-спутником Равенсбрюка, располагаясь примерно в 10 километрах от главного лагеря. К услугам четы Поль были десятки рабов-заключенных, часть из них была занята на сельхозработах, другие поддерживали чистоту и порядок в доме, третьи следили за садом и т. д. Расточительность Поля обходилась в сотни тысяч рейхсмарок, оплачиваемых из кассы СС[2173].

Его растущий имущественный портфель включал также и роскошное обиталище в Дахау прямо у плантаций СС, куда Поль являлся во время визитов в Южную Германию (Поль не был чужаком в Дахау, до войны он жил со своей первой женой в поселке СС). Он был трудоголиком, но в Дахау все же предпочитал приезжать на отдых. Лежа в шезлонге, он наслаждался сладостным бездельем в окружении прислуги, готовой по первому зову исполнить любую прихоть хозяина; смаковал еду, приготовленную его личным поваром, и в сопровождении егеря (тоже личного) ходил на охоту[2174].

Все существование Освальда Поля было намертво привязано к концентрационным лагерям. Для него сии учреждения были отнюдь не пустой абстракцией. Он жил и дышал ими. Во время совещаний и инспекционных поездок, да и в частной жизни этот человек постоянно пребывал в окружении заключенных, насилие и гибель были его верными спутниками. Бывший узник Дахау Карел Казек, тот, кто видел Поля, так сказать, «крупным планом», описывал его как типичного нацистского парвеню, во всем подражавшего сильным мира сего и который вел себя будто он «и сам бог, и император». Подавая пример местным эсэсовским охранникам, Поль рассматривал заключенных как личную собственность, расхаживая по своим владениям в халате, раздавая направо и налево распоряжения, в том числе и отполировать до блеска его сапоги[2175]. Для него заключенные были и оставались рабами, предназначенными для использования исключительно по усмотрению их господина и владельца.