Огонь и газ

Остальные евреи, обреченные на смерть в газовых камерах, обычно следовали за грузовиками по той же дороге, миновав два с половиной километра от платформы до лагеря Бжезинка, а затем направлялись через поле к переоборудованным крестьянским домам. «Это улица с односторонним движением, – писала позднее Шарлотта Дельбо (депортированная из Франции в начале 1943 года), – но этого никто не знает». Как правило, порядок в строю заключенных на марше эсэсовцы поддерживали с помощью сторожевых собак. Чтобы ввести несчастных в заблуждение, охранники как бы невзначай расспрашивали евреев о профессии и опыте работы, поясняя, что сейчас их, мол, направляют в баню для дезинфекции. Некоторые заключенные с явным облегчением смотрели на медленно следовавшую за ними карету скорой помощи; иногда в нее даже усаживали евреев, которые не могли идти. Но эта машина служила не для оказания неотложной медицинской помощи. Ее истинное назначение заключалось в том, чтобы доставить эсэсовского врача, руководившего газацией. И еще в ней везли жестянки с «Циклоном Б». «Профанация символа Красного Креста поездкой к объектам истребления, – вспоминал комендант Хёсс, – никого не беспокоила»[1772].

Первое впечатление по прибытии на место обнадеживало: небольшой крестьянский дом и два деревянных барака (для раздевания), окруженные фруктовыми деревьями. На участке было много эсэсовцев, а также группа заключенных из так называемой зондеркоманды, помогавшей при массовых убийствах. К подходу колонны заключенных все были уже в сборе. Вскоре к ним присоединялись и остальные. Эсэсовцы били отстававших и натравливали на них собак. Всех заталкивали в дом, и последнее, что они видели, была табличка на открытых дверях: «В баню». После того как комнаты были до отказа набиты мужчинами, женщинами и детьми, тяжелые двери запирали и эсэсовский врач приказывал санитарам бросать газ. Руководивший осенью 1942 года многочисленными убийствами газом эсэсовский врач Иоганн Пауль Кремер позднее свидетельствовал, что уезжал, когда «крики жертв» затихали[1773]. Некоторое время, иногда всю ночь, в газовые камеры входить запрещалось, поскольку и 1-й и 2-й бункеры не были оборудованы системой принудительной вентиляции для вытяжки газа[1774].

Когда двери открывались, к работе приступали заключенные зондеркоманды. Одним из них был Лейб Лангфус. После того как 6 декабря 1942 года на рампе эсэсовцы разлучили его с женой и сыном, он вместе с другими отобранными в этот день для рабского труда еврейскими мужчинами маршем двинулся в Бжезинку. На следующее утро их повели из барака в так называемую сауну Бжезинки для обычной процедуры регистрации. После душа побрили головы и выдали полосатые робы; затем сделали татуировки. А два дня спустя, вечером 9 декабря 1942 года, в бараке заключенных внезапно появились эсэсовцы во главе с гаупт-шарфюрером Отто Моллем и объявили, что им нужны крепкие узники для специальных работ на резиновой фабрике. Все заключенные сделали шаг вперед, и Молль сделал свой выбор. Ни один примерно из 300 евреев не знал, что на самом деле их отобрали в зондеркоманду. Не знали они и того, что трупы их предшественников – первой зондеркоманды Бжезинки – догорали в старом крематории.

На следующий день 10 декабря большую часть новой зондеркоманды повели с территории лагеря Бжезинка, но не на резиновую фабрику, а к газовым камерам, в тот день работавшим с полной нагрузкой (почти 4500 евреев, депортированных из Голландии, Германии и Польши). Окруженный эсэсовцами со сторожевыми собаками, Молль рассматривал заключенных новой зондеркоманды. Они еще не знали, что этот невысокий, приятной наружности блондин с круглым веснушчатым лицом внушал ужас всему лагерю. И не только своей исключительной жестокостью, но и тем, что входил в небольшую группу специалистов по массовым убийствам и кремации. Проинструктировав заключенных относительно их истинной задачи, он пригрозил всем, кто откажется, что изобьет их и натравит на них псов[1775].

После чего заключенных двух зондеркоманд – по одной на каждый из переоборудованных крестьянских домов – разделили на группы. Среди дюжины узников, которым 10 декабря 1942 года пришлось вытаскивать тела из газовых камер, был широкоплечий 20-летний здоровяк Шломо (Шлама) Драгон. Родившийся в небольшом польском городке, он более года прожил в Варшавском гетто, где умерли его отец и сестра и откуда он бежал вместе со своим старшим братом Авраамом. Промучившись несколько месяцев без документов, братья в конце концов забрались в поезд, который, как они думали, шел в трудовой лагерь. И 6 декабря 1942 года тем же транспортом, что доставил в лагерь Лейба Лангфуса, они прибыли в Освенцим; и как Лангфуса, братьев Драгон отобрали для зондеркоманды[1776].

10 декабря 1942 года Шломо Драгон вместе с другими узниками из его зондеркоманды должны были в противогазах войти в газовые камеры; как свидетельствовал он несколько лет спустя, внутри «было очень жарко и воняло газом». Им предстояло вытаскивать переплетенные тела. Возмущаясь, что заключенные действовали слишком аккуратно, Молль показал им, как это делается. «Он засучил рукава, – вспоминал Драгон, – и стал выбрасывать трупы через дверь во двор». Там другие узники из зондеркоманды срывали с мертвых все, что эсэсовцы считали ценным. Одни заключенные состригали волосы на головах трупов, а другие, так называемые «стоматологи», вырывали золотые коронки, разжимая челюсти покрытых пеной ртов (некоторые «стоматологи» вынуждены были прерывать работу из-за приступов неукротимой рвоты). Освободив здание, заключенные зондеркоманды вымыли полы, набросали опилок и побелили стены, подготовив таким образом бункер к приему следующего транспорта[1777]. Отныне это стало жизнью Шломо и Авраама Драгонов, Лейба Лангфуса, а также остальных членов зондеркоманды.

Как и все массовые убийцы, эсэсовцы Освенцима вскоре поняли, что убить проще, чем избавиться от тел. Торопясь создать большой лагерь смерти, проектировщики СС мало задумывались о том, как поступать с трупами. Транспорты с людьми для массового уничтожения начали приходить летом 1942 года, когда крематории не работали: старый ремонтировали, а новый в Бжезинке еще не построили. Когда в Бжезинке стали расти горы трупов отравленных газом евреев, эсэсовцы прибегли к той же импровизированной мере, что и несколько месяцев назад в ходе массового убийства советских военнопленных, – кое-как закидали тела землей в рвах в лесах рядом с Бжезинкой (вместе с тысячами умерших зарегистрированных заключенных). Но вскоре оказалось, что это не решает проблему. К визиту Гиммлера в середине июля 1942 года в воздухе лагеря повис тошнотворный смрад. В разгар лета из массовых захоронений вываливались разлагавшиеся фрагменты тел, угрожая отравить грунтовые воды всей прилегающей к лагерю местности. Поскольку транспортов для уничтожения ожидалось все больше, лагерные эсэсовцы торопились завершить сооружение в Бжезинке нового крематория[1778].

Заглядывая вперед, строительные эксперты из окружения Ганса Каммлера в ВФХА пришли к выводу, что с учетом роли Освенцима в холокосте одного нового крематория будет недостаточно. К августу 1942 года они заложили в Бжезинке еще три; в общей сложности четыре новых крематория должны были сжигать 120 тысяч трупов в месяц. Вскоре эсэсовские проектировщики дополнительно снабдили строящийся комплекс крематориев Бжезинки газовыми камерами. Перевод убийств газом из переоборудованных крестьянских домов в новые крематории давал эсэсовцам возможность убивать и сжигать жертвы в одном месте (как в старом крематории главного лагеря). Геноцид становился эффективнее. Проект практически идентичных крематориев II и III переделали под массовое уничтожение, превратив расположенные в подвале морги в раздевалки и газовые камеры; предусмотрели и установку принудительной вентиляции для вытяжки газа, а также добавили лифт для подъема трупов к печам на первом этаже. В противоположность этому меньшие крематории IV и V были проще, поскольку сразу разрабатывались для массовых убийств газом; оба представляли собой длинные одноэтажные кирпичные здания с раздевалками, газовыми камерами (не оборудованными системами принудительной вентиляции) и печами, располагавшимися на одном уровне[1779].

Пока новый комплекс кремации в Бжезинке не был пущен в эксплуатацию, эсэсовцы решили сжигать мертвых в погребальных кострах. Вскоре после визита в Освенцим в середине июля 1942 года Гиммлер приказал эксгумировать и сжечь все разлагавшиеся в Бжезинке трупы. Для обучения местных эсэсовцев в Освенцим откомандировали штандартенфюрера Пауля Блобеля, эксперта СС по кремации под открытым небом. Блобеля, командира одного из «эскадронов смерти» – зондеркоманд, действовавших в составе айнзацгрупп на территории оккупированного Советского Союза, – Гиммлер недавно назначил руководителем секретного подразделения СС, созданного для поиска наиболее эффективного способа уничтожения тел жертв холокоста. Экспериментируя в лагере смерти Хелмно, где скопилось огромное количество трупов, Блобель быстро разработал эффективную процедуру: убитых сжигали в ямах, кости размалывали, а пепел рассеивали. Вскоре после визита в Освенцим Блобеля сам комендант Хёсс 16 сентября 1942 года поехал в Хелмно, чтобы посмотреть на массовые кремации в действии. Они произвели на него столь сильное впечатление, что он почти сразу заказал требуемое оборудование, в том числе тяжелую машину для измельчения костей. И буквально несколько дней спустя новый способ кремации во многом по образцу Хелмно уже применялся.

В течение нескольких недель осени 1942 года эсэсовцы заставляли заключенных из зондеркоманды голыми руками выкапывать похороненные в Бжезинке трупы. В общей сложности заключенные эксгумировали (по оценке Рудольфа Хёсса) более 100 тысяч тел. Впоследствии один из заключенных зондеркоманды, Эрко Хейблум, описывал эту работу так: «Мы копались в смеси грязи и гниющих тел. Нам не помешали бы противогазы. Казалось, трупы поднимались – словно земля возвращала их». Многие заключенные зондеркоманды не вынесли этого кошмара. Через неделю Хейблум «почувствовал, что сходит с ума» и решил покончить с собой; его спас друг, устроивший ему перевод на другую работу. Нескольких заключенных, отказавшихся продолжать работу, расстреляли. Остальные извлекали разлагающиеся тела и укладывали их для кремации сначала в огромных кострах, а потом в длинных прямоугольных рвах. А трупы новых жертв, депортированных в Освенцим для массового уничтожения, кремировали в других рвах у бункеров 1 и 2. Пепел и фрагменты костей сбрасывали в реки и болота. Также ими посыпали зимние дороги и удобряли окрестные поля, на которых полным ходом велись милые сердцу Гиммлера сельскохозяйственные эксперименты. Будущие германские колонии должны были вырасти на останках убитых[1780].