Лагерные охранницы

Эсэсовская охрана концлагерей состояла не только из мужчин. В связи с увеличением численности в лагерях еврейских женщин в 1942–1943 годах эсэсовское лагерное начальство стало направлять во все главные лагеря Восточной Европы и во многие лагеря-спутники в качестве охранниц немецких женщин. Часть из них уже служили в охране Равенсбрюка, других спешно готовили к функционированию в новой для них роли. Хотя до сих пор женщин в штат СС официально не принимали (они числились во «вспомогательных частях СС» (SS-Helferinnen/ SS-Kriegshelferinnen) и общая численность немок-охранниц, направленных на оккупированные восточные территории, оставалась относительно небольшой (в Майданеке, например, приблизительно 20 женщин из общего числа охранников в 1200 человек), их приток все же изменил облик лагерных СС. Многие лагерные охранники-ветераны расценивали вооруженных и одетых в форму женщин как покушение на их романтизированный идеал мужественного «бойца». И то, что некоторые эсэсовские охранницы вели себя вызывающе, причем не только с равными по званию и должности представителями мужского пола, но и с начальством, вызывало лишь раздражение, а зачастую и гнев мужчин-эсэсовцев[2010]. Случаи неповиновения и нарушения дисциплины наказывались комендантами, штат которых состоял исключительно из мужчин, причем достаточно строго, и Главное административно-хозяйственное управление СС даже было вынуждено вмешаться и призвать лагерных комендантов проявлять снисхождение и сдержанность к дамам[2011]. Рудольф Хёсс выразил общее мнение лагерных охранников-мужчин, охарактеризовав вновь прибывших коллег-женщин как ленивых, нечестных, некомпетентных. «Едва ли один день обходился без того, чтобы количество заключенных не совпало с их списком. Надзирательницы бегали в суматохе, как переполошившиеся куры, и ничего не могли сделать»[2012].

Сам Хёсс оказался вовлечен в серьезный конфликт со старшей надзирательницей женского лагеря Освенцим Йоханной Лангефельд. В Равенсбрюке Лангефельд надзирала за повседневной жизнью женщин-заключенных. Она ожидала подобные полномочия и в Освенциме, но натолкнулась на возражения. В июле 1942 года Гиммлер во время одного из своих визитов в Освенцим принял сторону Лангефельд. Но последнее слово оставалось за Хёссом, ибо распоряжение Гиммлера о том, чтобы во главе женского лагеря стояла женщина, а ее заместителем был бы назначен офицер СС мужского пола, было встречено в штыки всеми лагерными эсэсовцами-мужчинами. И Хёсс в своих мемуарах едко вопрошает: «Но кто же из офицеров захотел бы подчиниться, так сказать, женщине?» Что касалось Лангефельд, ее в конечном итоге вернули в Равенсбрюк с выговором от Поля[2013].

Но не только конфликты и взаимная неприязнь определяли отношения между мужским и женским личным составом охраны концентрационных лагерей. Охраниицы на каждом шагу становились объектом добродушного подтрунивания со стороны эсэсовцев-мужчин, как это имело место и в Равенсбрюке, и в других смешанных лагерях. Довольно часто в восточноевропейских концентрационных лагерях отношения заходили и дальше – завязывались любовные романы или происходили просто спорадические интимные контакты. В Майданеке деревянный барак охранниц располагался весьма удобно – как раз напротив барака мужского личного состава частей охраны, и официальный запрет на внеслужебные контакты, естественно, не мог эффективно воспрепятствовать такого рода контактам. Молодые охранницы имели куда больше привилегий, нежели их коллеги-мужчины. Следует отметить, что упомянутые привилегии распространялись не только на охранниц, но и на женщин-радисток или телеграфисток, также служивших в лагерях. Бывало, что романы завершались свадьбой – так, в Майданеке четыре охранницы вышли замуж за охранников. Были и трагедии – разбитые сердца, а один брошенный подружкой обершарфюрер, по слухам, даже сподобился на попытку суицида, причем предпринял ее не где-нибудь, а в газовой камере Майданека[2014].

Заключенные вовсю судачили о частной жизни эсэсовских охранников. И это были не просто невинные пересуды, ибо могли возыметь серьезные последствия для заключенных. В конце концов, насилие СС часто несло в себе элемент театральности, в чем мы не раз убеждались, и лагерные эсэсовцы, особенно в смешанных лагерях (с охранниками женского и мужского пола), постоянно пытались творимыми зверствами произвести друг на друга впечатление. Охранницы стремились доказать, что они ни в чем не уступают мужчинам, а последние – что они, и только они и есть «настоящие мужчины». То есть в служебной обстановке, где холодное сердце и железный кулак являлись главной составляющей мужской анатомии, эсэсовцы были полны решимости доказать твердость, непреклонность, волю женщинам как представительницам «слабого пола». Ответственный за крематорий Майданека Эрих Мусфелдт, один из эсэсовских экспертов СС по избавлению от трупов, имел обыкновение размахивать фрагментами тел умерщвленных узников, дабы напугать женщин-охранниц. Это он так шутил. Подобные действия можно охарактеризовать лишь как продукт извращенного садистского сознания. Или же как неуклюжую попытку поддразнить «слабый пол», лишний раз продемонстрировав «мужественность», присущую лагерным эсэсовцам[2015].

Лагерные охранники-мужчины пытались разграничить некоторые строго мужские сферы деятельности. Так, согласно традиции, использование огнестрельного оружия было чисто мужской привилегией, и традиция эта свято соблюдалась в концентрационных лагерях. Хотя охранницы в форме и наделялись правом ношения оружия, использование его оставалось за мужчинами. Кроме того, охранницы в Бжезинке (Биркенау) и Майданеке не участвовали в умерщвлении узников газами и последующей кремации тел; вероятно, считалось, что только у мужчин хватало духу для массовых убийств. Но зато охранницы в восточноевропейских концлагерях на равных с мужчинами участвовали в селекциях и избиениях заключенных[2016]. Причем настолько «преуспевали» в этом, что вышестоящие должностные лица даже вынуждены были вопреки всему делать им внушения по причине явно избыточной жестокости[2017].