Привилегии и производительность труда

Для большинства узников единственным стимулом к труду был страх. Поскольку в основе принудительного труда лежит наказание, а отнюдь не производство продукции, лагерные СС не видели оснований для поощрения добросовестных работников. Зачем предлагать пряник, когда есть дубинки и кнуты? Когда же экономическая ситуация ухудшилась, эсэсовская верхушка разрешила ввести поощрения, тем более что прецеденты имелись. Так, например, еще в 1940–1941 годах некоторые лагерные заключенные, занятые на каменоломнях, получали премии[2291]. Генрих Гиммлер отнесся к таким инициативам одобрительно. В разговоре с Полем в марте 1942 года он сказал, что поощрение старательных узников должно обеспечить «огромный рост производительности труда». Надежнее всех прочих, по его мнению, срабатывали денежные поощрения и удовольствия тела: заключенные наверняка проявят усердие, если им пообещать деньги и визит в бордель[2292].

Вообще-то секс как вознаграждение пропагандировался Гиммлером еще в октябре 1941 года, когда по его распоряжению в Маутхаузене был открыт бордель. «Спецбарак» (Sonderbau) распахнул двери в июне 1942 года. Это было первое заведение подобного рода в лагерях[2293].

Первоначально лагерное начальство не спешило поощрять заключенных. Отношение стало меняться лишь весной 1943 года, и, как это часто бывало, инициатива исходила от Гиммлера. После инспекционной поездки в феврале 1943 года на завод по производству винтовок на территории Бухенвальда рейхсфюрер СС приказал Полю внедрить в лагерях «систему поощрений», чтобы подвигнуть узников на более усердный труд. Гиммлер подчеркивал, что главный соперник Германии, Советский Союз, повсеместно внедрил систему денежных и продовольственных поощрений, чем воодушевил советский народ на «невероятные подвиги». В своих собственных лагерях Гиммлер тоже задумал ввести систему поощрений – от сигарет и небольших сумм до самого главного – посещения заключенными мужского пола лагерного борделя один-два раза в неделю. По мнению Гиммлера, узникам в лагерях недоставало в первую очередь именно секса, а не еды, питья или одежды[2294]. Поль тотчас приступил к делу, пообещав в течение нескольких недель разработать систему поощрений. Слово свое он сдержал. Разработанная им система вступила в силу 15 мая 1943 года и (с небольшими поправками) до конца войны служила руководством для лагерных СС.

Как пояснил сам Поль, ее целью было повышение производительности труда узников. Следуя наставлениям Гиммлера, он указал, за что именно полагаются табак или деньги, а также четко прописал процедуру доступа в лагерный бордель – столь щедрое поощрение полагалось «ударникам» за их «исключительные усилия». Другие поощрения включали такие вещи, как дополнительные письма родным, дополнительный паек и разрешение отрастить волосы. Что типично для СС, все эти нововведения касались лишь узников мужского пола. Женщинам по-прежнему было запрещено курить, по крайней мере в Равенсбрюке, а доступ в бордели они могли получить лишь в статусе секс-рабынь[2295].

Лагерное начальство наверняка воспринимало эти привилегии как существенные уступки и послабления. На самом же деле в них не было ничего революционного. Символическая плата за принудительный труд была обычной вещью в нацистской Германии даже в государственных тюрьмах[2296].

Кроме того, подавляющее большинство узников лагерей не могли рассчитывать ни на какие поощрения. Истощенные и измученные, они часто работали даже хуже, чем раньше, ибо часть их скудных пайков уходила «прилежным» работникам[2297]. Последние также нередко оставались ни с чем – местное лагерное начальство либо не торопилось вводить систему поощрений, либо ненасытные охранники, или капо, присваивали деньги, причитавшиеся заключенным[2298].

Но даже заключенные, получавшие поощрения, – а таковых в лагере Моновиц было около 15 %, – нередко бывали разочарованы[2299]. В ВФХА вскоре отказались от денежных поощрений на том основании, что деньги могли быть использованы для подкупа (в 1942–1943 годах узникам было запрещено иметь деньги, даже присланные родственниками). Вместо денег была введена система ваучеров, имевших хождение лишь внутри лагеря. Больше всего от нововведения выиграли капо – ваучерами они могли заработать сумму до 4 рейхсмарок в неделю, что в три-четыре раза превышало то, что полагалось рядовым узникам. Лагерное начальство выделяло ваучеры скупо, а сами ваучеры отоваривались лишь в лагерных столовых, где на них мало что можно было приобрести. Некоторые узники обменивали ваучеры на сигареты, другие – на безалкогольное солодовое пиво. А вот еда была низкого качества, да и та в дефиците. То же самое касалось и других предметов первой необходимости[2300]. Николай Розенберг, венгерский еврей, узник филиала Освенцима в Бобреке (к западу от Бытома), где он работал механиком на фабрике «Сименс-Шуккерт», выразил мнение многих, говоря, что ваучеры были практически бесполезны. Лагерная столовая редко была открыта, да и то в ней «продавались в основном зубные щетки и зубная паста». Неудивительно, что ваучеры так и не стали настоящей валютой на лагерном «черном рынке»[2301].

Ваучеры также служили входными билетами в лагерные бордели – один визит первоначально стоил 2 рейхсмарки, позднее – всего одну. Появление лагерных борделей часто вызывало нездоровую страсть у узников, равно как и замешательство эсэсовцев. Даже такой ярый сторонник этой затеи, как Генрих Гиммлер, был вынужден признать ее сомнительность. К такому же мнению склонялся и Освальд Поль. Он распорядился, чтобы бордели располагались в самом дальнем конце лагерной территории. В Заксенхаузене бордель помещался вообще прямо над моргом[2302].

Хотя эсэсовцы строго следили за распорядком посещения борделей – заключенный должен был подать письменное прошение и пройти предварительный медосмотр, – некоторые свидетели утверждают, что эти лагерные заведения пользовались большой популярностью. По словам Тадеуша Боровского, в главном лагере Освенцима собирались огромные толпы желающих: «На каждую Джульетту приходилось до тысячи Ромео»[2303].

Однако в борделях довелось побывать лишь ничтожной доле всех заключенных. Так, например, в октябре 1943 года в публичном доме Бухенвальда ежедневно регистрировалось не более 53 посещений. Некоторым группам узников вход туда был вообще заказан – по политическим или расовым причинам. Хотя в каждом лагере были свои правила, евреи и русские военнопленные были лишены этого права повсеместно.

На самом деле большинству заключенных даже в голову не приходило посетить бордель. Их главной задачей было просто выжить.

Что касается небольшой кучки относительно сытых привилегированных узников, не растерявших либидо по лагерям и имевших средства для его удовлетворения (ваучеры), то некоторые из них отказались посещать бордель по принципиальным соображениям. Бывшие друзья и товарищи ожесточенно спорили по поводу такого бойкота. В Дахау первых мужчин, переступивших порог заведения, на выходе ждал свист и насмешки других заключенных. В конечном счете основными клиентами борделей стали старшие капо, тем самым демонстрируя свой привилегированный статус, а заодно и потенцию[2304].

Работницы борделя – всего их было менее 200 – были такими же узницами, отобранными в разных лагерях. У большинства на робах красовался черный треугольник «антиобщественных элементов». Многие, хотя и не все, до лагеря были проститутками. Хотя офицеры СС гордились тем, что эти женщины якобы выбрали бордель добровольно, на самом деле имело место скрытое принуждение.

Женщин соблазняли обещаниями лучших условий (что соответствовало истине) и даже будущей свободы (явная ложь). Бордель вместо изнурительного труда для этих женщин был, по сути, выбором без выбора. Как сказала одна из них осенью 1942 года, «полгода в борделе лучше, чем полгода в концлагере». Чего они не ожидали, так это презрения со стороны других узниц.

После войны одна польская политзаключенная вспоминала, как она и десять других женщин в Равенсбрюке набросились на одну польку, заподозрив ее в готовности стать проституткой. «Мы остригли ей волосы и при этом намеренно поцарапали ее». Впрочем, такие нападения были редки. И все же, несмотря на ужас, стресс и унижения, шансы выжить в борделе были выше, чем в лагере, хотя бы потому, что секс-рабынь кормили намного лучше. Иными словами, сексуальная эксплуатация открывала своим жертвам путь к спасению[2305].

Если рассматривать систему поощрений в целом, то надежды Гиммлера и Поля не оправдались. Подкуп мало кого подвиг на самоотверженный труд. К тому же, учитывая физическую форму большинства узников, трудовые подвиги были им просто не по силам. Плодами системы поощрений в первую очередь воспользовались капо, правда не благодаря удвоенным усилиям, а по причине своего привилегированного положения в лагерной иерархии. Вместо роста производительности труда инициатива Поля привела к еще большей пропасти между привилегированной верхушкой и рядовыми заключенными. Визуальным маркером привилегированного положения лагерной элиты стали длинные волосы в сочетании с чистой одеждой, что резко выделяло их на фоне бритоголовой, грязной, истощенной массы простых узников[2306].