Оставляя лагеря

К весне 1945 года эсэсовские чины уже прекрасно знали, что нужно делать при подготовке к эвакуации[3229]. Они часто начинали с закрытия филиалов, расположенных у линии фронта, и перемещали заключенных в главный лагерь или в филиалы, выбранные на роль сборных пунктов. Хотя наступление союзников часто срывало эти планы, заключенных приходилось транспортировать в другие места. Отдельные транзитные лагеря при этом сильно разрастались. В Нойенгамме два лагеря, Воббелин и Зандбостель, в апреле 1945 года приняли почти 15 тысяч заключенных. Условия содержания были кошмарными. Не менее 4 тысяч заключенных умерли там, не дожив до освобождения. «Запах лагеря Воббелин мы почувствовали прежде, чем его увидели», – написал позднее командир одного из полков армии США[3230].

Еще одной стандартной практикой эсэсовцев было уничтожение компрометирующих улик. Во всех оставляемых лагерях перед эвакуацией уничтожались документы, орудия пыток и прочие доказательства нацистских преступлений, в том числе и лагерные виселицы. Газовые камеры в Заксенхаузене, Маутхаузене и Равенсбрюке были демонтированы, а трупы узников спешно зарыты или сожжены. Цель эсэсовцев состояла в том, чтобы до прихода войск противника придать всему «приличный вид», как заявил заключенным комендант Равенсбрюка Фриц Зурен. В Нойенгамме заключенных заставили вымыть полы и окна и побелить стены бараков в надежде скрыть под слоем побелки следы нескольких лет бесчеловечного варварства[3231].

Накануне окончательной эвакуации лагерная администрация решила судьбу еще остававшихся в живых больных. Многие сильно ослабленные заключенные погибли в предыдущие недели и месяцы. Но катастрофические условия всегда приводили к появлению все большего количества безучастных ко всему «мусульман», и их судьба до самого конца висела на волоске.

Отдельные эсэсовцы выбрали разные подходы к этой проблеме – подобно своим коллегам в дни первых эвакуаций. Кто-то эвакуировал больных из лагерей, предоставляя находившийся в их распоряжении транспорт[3232]. В других местах оставляли несчастных узников в лагерях, обрекая их на медленное умирание. Имели место и массовые казни, когда нацисты следовали директиве Гиммлера о том, что ни один заключенный не должен попасть в руки врага живым.

Обращение с больными было лишь одной из многих дилемм, встававших перед администрацией концлагерей. Когда нацисты поняли, что лагеря вроде Бухенвальда и Дахау можно эвакуировать лишь частично, им пришлось решать, кого из заключенных забрать с собой. В Дахау они начали собирать евреев, а позднее советских военнопленных и немцев. В общей сложности по состоянию на 26 апреля 1945 года в лагере было оставлено 8646 узников. Почти половина из них поступила с территории Советского Союза. Евреи составляли более трети, остальные немцы[3233].

В Бухенвальде эсэсовцы также начали с евреев, добавив к ним узников других национальностей: поляков, советских граждан, чехов, французов, бельгийцев и немцев. Более половины из 28 тысяч эвакуируемых заключенных были из «малого лагеря»[3234]. Понятно, что при селекции заключенных для транспортов смерти эсэсовцы действовали не наугад. Их целью были конкретные заключенные, в первую очередь те, кого они считали наиболее ценными или особо опасными, и еврейские «заложники» подпадали под обе категории[3235].

Заключенные шли на любые ухищрения, чтобы избежать последних транспортов смерти. Давно мечтая навсегда покинуть лагерь, теперь они отчаянно цеплялись за любую возможность остаться в нем и дождаться освобождения войсками союзников. Во время частичной эвакуации Бухенвальда и Дахау некоторые заключенные пытались препятствовать или помешать эсэсовцам. Но и самое сильное сопротивление было легко сломить. «Небольшая горстка эсэсовцев может заставить заключенных сделать все, что необходимо», – с грустью написал один из заключенных Бухенвальда 9 апреля 1945 года[3236].

Однако власть эсэсовцев часто заканчивалась у лагерных ворот. В то время как охрана была все еще достаточно сильна, чтобы выгнать заключенных из лагеря, она оказывалась не в состоянии контролировать транспорты в пути. В те драматические дни транспортная система Германии стремительно разваливалась, поезда постоянно останавливались или изменяли направление. Поездки, прежде занимавшие день, теперь длились неделями. Чем дольше они продолжались, тем больше заключенных умирало в пути. Когда остатки эшелона, который покинул Бухенвальд 7 апреля 1945 года, увозя около 5 тысяч заключенных, три недели спустя прибыл в Дахау, в его вагонах было более 2 тысяч мертвых тел. (Эти трупы обнаружили американские солдаты, вошедшие в лагерь 29 апреля.) В других местах эсэсовцы выталкивали оставшихся в живых узников из поездов, застревавших на середине пути, и те были вынуждены продолжать путь пешком. Но поскольку многие дороги уже стали непроходимыми или были блокированы боевыми действиями, колонны часто разделялись и рассеивались или попадали в незнакомые места. Заключенным казалось, будто они бродят по кругу и постоянно уходят в сторону от своих освободителей[3237]. При таких переходах эсэсовская охрана часто лишалась возможности регулярно получать указания от начальства. Сеть коммуникаций стремительно рушилась, делая практически невозможной связь с ВФХА. Вскоре и оно само прекратило существование. Освальд Поль оставил свой пост в середине апреля, незадолго до того, как столица рейха была взята в кольцо окружения[3238]. Его примеру последовали подчиненные, включая слу жащих отдела D. Последним из Ораниенбурга бежал Рихард Глюкс, это было 20–21 апреля 1945 года. После того как охрана в последний раз закрыла ворота, здание в форме буквы Т, нервный узел системы нацистских лагерей, впервые с лета 1938 года опустело[3239]. После того как в конце апреля Германия была разделена[3240], раскололась и система лагерей. Руководство ВФХА, спасаясь из Берлина, тоже разделилось на две группы. Одна направилась на север, другая – на юг. Вскоре они потеряли связь друг с другом[3241]. За редкими исключениями последние транспорты смерти, когда эсэсовцы попытались удержать своих последних заключенных, должны были отправляться или на юг, или на север[3242]. Сначала большая часть транспортов направлялась в остававшиеся главные лагеря. Коменданты собрались в лагере, которые все еще продолжали функционировать. На севере остатки аппарата ВФХА создали в Равенсбрюке временную базу. Тем временем Освальд Поль отправился на юг (по всей видимости, по распоряжению Гиммлера) и остановился в своем штабе близ Дахау. Здесь к нему присоединились несколько высших чиновников ВФХА, включая сотрудников отдела D и членов их семей, а также два бывших коменданта, Рихард Баер (Доры) и Герман Пистер (Бухенвальда). За несколько дней до освобождения Дахау Освальд Поль устроил для своих подчиненных последний званый ужин, весьма щедрый. Привыкший к роскошной жизни, он просто не мог поступить иначе[3243].

В конце апреля 1945 года, когда последние основные лагеря оказались в опасной близости от наступавших вражеских войск, некоторые транспорты взяли курс на полностью воображаемые, иллюзорные места. Вожди Третьего рейха, вроде главы РСХА Кальтенбруннера, вообразили, что Австрийские Альпы станут неприступным редутом, который остановит наступление врага и позволит создать там оружейные заводы. Несколько высших офицеров СС даже отправились в Тироль, чтобы приступить к строительству этой воображаемой крепости. Среди них были комендант Пистер и его коллега Эдуард Вейтер, сменивший Мартина Вайса на посту коменданта Дахау. Они бежали из Дахау в последний момент, 28 или 29 апреля, отъехав вместе с колонной грузовиков, везущих продовольствие и спиртное. С благословения Гиммлера колонны заключенных также отправились на юг (в Тироль), в долину Эц (Эцталер-Ахе с городком Эц), где шло строительство полигона для испытания реактивных истребителей. Гиммлер распорядился, что заключенных при необходимости следует поселить в ямах в земле[3244].

На севере Германии эсэсовцы также планировали устроить новый лагерь[3245]. При этом рассматривались самые разные места, в том числе немецкие города на берегу Балтийского моря (Любек и Фленсбург), а также остров Фемарн. Состоялся разговор об отправке заключенных в Норвегию, где бывший комендант Освенцима Аумейер строил лагерь, укомплектованный охранниками из Заксенхаузена. Хотя никаких подобающих планов не было и в помине, некоторое количество заключенных все-таки отправили на север Германии. Многие из них оказались отрезаны войсками союзников, но в начале мая 1945 года эсэсовцы все же собрали более 10 тысяч заключенных из Нойенгамме и Штуттгофа в Нойштадте (недалеко от Любека). Большая часть узников содержалась на борту трех судов (грузовых «Афина» и «Тильбек» и пассажирского «Кап Аркона»), стоявших в бухте Нойштадта. Людей загнали в тесные трюмы, где они оставались без воды, еды и воздуха. Узник из Советского Союза Александр Мачнев вспоминал, что каждое утро им приходилось поднимать на веревках наверх тела умерших[3246].

Между тем многие эсэсовцы из ведомства Поля собрались в Фленсбурге, в воображаемой «северной цитадели», ставшей своеобразным центром притяжения для уцелевших остатков элиты Третьего рейха. Это место выбрал резиденцией временного правительства гроссадмирал Карл Дёниц, фанатичный военачальник, назначенный рейхспрезидентом Германии и главнокомандующим после самоубийства Гитлера 30 апреля 1945 года. Сюда же слетелись «специалисты» по террору и высшие офицеры РСХА. Высокопоставленные чиновники ВФХА прибыли сюда после заезда в Равенсбрюк, из которого они бежали предположительно 28 апреля. За ними прибыли и другие ветераны лагерной системы. На совещании присутствовали руководители отдела D – Рудольф Хёсс, Герхард Маурер, Энно Лоллинг, Вильгельм Бюргер и их номинальный начальник Рихард Глюкс. Также присутствовали несколько бывших комендантов лагерей – Макс Поли (Нойенгамме), Антон Кайндль (Заксенхаузен), Фриц Зурен (Равенсбрюк) и Пауль Вернер Хоппе (Штуттгоф) в сопровождении нескольких своих подчиненных. И наконец, Берта Эйке и ее семья. Вдова легендарного Теодора Эйке, она была приближена к эсэсовской верхушке, и ее опекал лично Хёсс. Привело их во Фленсбург прежде всего присутствие Генриха Гиммлера, направившегося на север, где 3–4 мая 1945 года присоединился к своим подчиненным. Это было последнее совещание Гиммлера с руководством лагерей СС[3247].