Убийцы из лагерной охраны

Политика исполнения смертных приговоров весьма сильно повлияла на лагерных эсэсовских охранников. Поскольку число официально вынесенных смертных приговоров быстро росло, эсэсовцы осознавали свою правоту в деле борьбы за справедливость в их понимании. Система их моральных ориентиров обнаруживала глубокую порочность, и стоило нацистским руководителям создать прецедент незаконного исполнения вынесенных смертных приговоров, как местные церберы стали довольно потирать руки в предвкушении новых и новых расправ. Подобные несанкционированные убийства официально оставались вне рамок закона и были запрещены, ибо эсэсовские руководители стремились удержать власть в лагерях[1276]. Но разве возможно было провести четкую грань между «законными» и «незаконными» убийствами?

Некоторые коменданты лагерей старались бежать впереди паровоза, как, например, комендант Бухенвальда Карл Отто Кох, который лично проконтролировал проведение первой несанкционированной массовой акции по приведению в исполнение смертных приговоров осенью 1939 года. Поводом послужила неудавшаяся попытка покушения на Гитлера 8 ноября, когда взрывное устройство, заложенное одиночкой, взорвалось в мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер». Погибло семь человек, но Гитлер остался цел и невредим, лишь укрепив всеобщую веру в его божественную миссию (покушавшийся на фюрера Третьего рейха Георг Эльзер был казнен в Дахау в 1945 году)[1277]. Гитлер пережил тогда пик популярности, и многие немцы были потрясены попыткой покушения на его жизнь[1278]. Лагерные эсэсовцы, как никто другой возжаждавшие мести, перешли в наступление на заключенных-евреев. Версия о том, что за спиной заговорщика стоят евреи – явно фантастическая даже для нацистской пропаганды, – была с энтузиазмом подхвачена одержимыми антисемитизмом, углядевшими в ней новую возможность оправдать любое насилие и беззаконие, ровно год спустя после погрома 1938 года. В Заксенхаузене эсэсовцы в ночь с 9 на 10 ноября подвергали пыткам евреев-мужчин, а всех евреек в Равенсбрюке заперли в барак на целый месяц, приставив к ним особенно злобную и бессовестную охранницу. «Наши сердца заколотились, как только она появилась», позже свидетельствовал один заключенный[1279].

Все это затмевали события в Бухенвальде, где столько евреев пострадало еще до войны. Утром 9 ноября 1939 года все заключенные, как обычно, направлялись на перекличку. Но скоро стало ясно, что этот день явно не похож на обычный, поскольку эсэсовцы снова стали загонять людей в бараки. Потом приказали возвратиться евреям. Из них охранники выбрали группу немецких и австрийских евреев, преимущественно 20–30-летних. Остальные вернулись в бараки, где на протяжении многих дней оставались в изоляции – в полной темноте, без еды и питья. Группа отобранных заключенных вышла к лагерным воротам, где с тревогой дожидалась, пока еще не протрезвевшие со вчерашнего дня эсэсовцы выстроятся для парада в честь годовщины нацистского путча 1923 года. Промаршировав, охранники времени не теряли. По распоряжению коменданта Коха эта группа из 21 еврея под охраной проследовала от ворот к карьеру. Выведя заключенных из лагеря, эсэсовцы расстреляли узников в спину; любого, кто попытался бежать, настигли пули изуверов[1280].

Эта бойня стала беспрецедентной. До этого лагерные охранники средь бела дня никогда не убивали стольких заключенных, причем без каких-либо инструкций сверху, исключительно по собственной инициативе. Возможно, фанатик Кох вдруг почувствовал, что наделен правом действовать, поскольку его лагерфюрер Рёдль был ранен во время взрыва в «Бюргербройкеллере». Но каковы бы ни были побуждения Коха, у него не было проблем с отысканием добровольцев среди охранников Бухенвальда[1281]. И хотя его начальству изобретенная им версия о том, что, дескать, заключенные-евреи надумали бежать и были застрелены при попытке к бегству, показалась подозрительной, внутреннее расследование окончилось ничем. Коху все сошло с рук[1282].

Уже опьяненный безграничной властью, комендант Кох вскоре вообще утратил связь с реальностью, выбирая себе все новые и новые жертвы для расправ. Среди них были десятки только что прибывших узников, которые неизвестно почему привлекли его внимание. Один такой заключенный погиб только потому, что Кох когда-то видел его в другом концлагере. «Теперь эта птица не будет преследовать меня», – шутил Кох. Другие были убиты за допущенные ими дисциплинарные нарушения или же потому, что знали слишком много о коррупции в рядах СС. Приговоренных тащили в бункер Бухенвальда, над которым властвовал обершарфюрер Мартин Зоммер. Нетрудно понять, почему Зоммера сделали неофициальным палачом лагеря. Старый нацистский активист (он вступил в НСДАП еще в 1931 году в возрасте 16 лет), Зоммер был человеком исключительной жестокости. Он был исполнителем официально объявленных наказаний, таких как порки узников, и в других актах, заставлял заключенных голодать, лишал их воды, разбивая им головы или подвергая их сексуальному насилию. В общей сложности Зоммер, как он сам не без гордости признавался, в своем бункере расправился с более чем 2 тысячи заключенных. Хотя Зоммер не был единственным из эсэсовских охранников, кто спокойно переходил от пыток к убийствам, его бесчувственность поражала даже видавших виды эсэсовских палачей – вдоволь поиздевавшись, замучив до смерти узника, он спокойно ложился вздремнуть в своей каморке, нередко даже с телом несчастного под койкой[1283].

Среди жертв Зоммера были и некоторые известные заключенные. Возможно, самым заметным из них был Эрнст Хайльман, бывший функционер СДПГ в Пруссии. Как он и предвидел, его страданиям пришел трагический конец вскоре после начала войны. 31 марта 1940 года, после почти семилетнего пребывания в лагерях, Хайльман был вызван в бункер Бухенвальда, где и был убит несколько дней спустя. Некоторые товарищи Хайльмана подозревали, что его предал кто-то из его же товарищей, возможно считавший его в сговоре с нацистами, решив наказать Хайльмана руками самих нацистов и таким образом избавиться от предполагаемого предателя. Климат лагеря становился все более суровым для заключенных[1284].

Атмосфера постоянно витавшей в воздухе смерти, что было связано с лагерными расстрелами, действовала на эсэсовских охранников подобно бациллам. С 1940 года все больше и больше их становились убийцами. Пример тому – Рудольф Хёсс. Участвуя в санкционированном приведении в исполнение смертного приговора в Заксенхаузене, он вскоре, начиная с сентября 1939 года, перешел к расправам по собственной инициативе. В морозный зимний день 18 января 1940 года Хёсс приказал заключенным из «стоячей команды» собраться на плацу. Их было свыше 800 человек. Дул ледяной ветер, и после нескольких часов стояния на морозе старший лагеря Генрих Науйокс попросил у Хёсса милосердия. В автобиографии Науйокс описывает, как он воспользовался официальным обра щением: «Лагерфюрер, люди не выдержат, прошу вас позволить заключенным разойтись». Хёсс в ответ не произнес ни слова. Науйокс повторил просьбу: «Лагерфюрер, люди вот-вот погибнут». На что Хёсс ответил: «Это не люди, а заключенные». Когда он все же позволил узникам разойтись, те бросились в бараки, где весь день отогревались, сгрудившись у печек. Кое-кого пришлось отправить в лазарет. На заснеженном плацу для перекличек темнели трупы умерших. Часть ослабленных заключенных скончались в течение следующих нескольких дней[1285]. Лагерная охрана всегда считала инвалидов обузой, но Хёсс решил перейти к самым радикальным мерам, на что в довоенные годы он никогда не решился бы. И он был далеко не одинок в своем начинании. Повсеместно эсэсовцы переходили к систематическим умерщвлениям отобранных больных заключенных с помощью смертельных инъекций и других способов, и все это осуществлялось в рамках тенденции к увеличению числа убитых в концлагерях заключенных[1286].