Разрастание лагерей

Сергей Оврашко, 1926 года рождения, в 1942 году еще подростком был угнан из родной Украины на принудительные работы в нацистскую Германию. Уроженец небольшой деревни под Киевом, он подрабатывал пастухом, когда Германия напала на Советский Союз. В течение первого года он трудился на военном заводе в Плауэне (Саксония), почти в 1500 километрах от родного дома. Но худшее было впереди. После ошибки на сборочной линии его обвинили в саботаже. Оврашко был арестован гестапо и в январе 1943 года как политзаключенный отправлен в Бухенвальд в числе свыше 42 тысяч других узников, прибывших в лагерь в 1943 году[2307]. Кстати, 1943 год стал годом беспрецедентного роста численности заключенных абсолютно во всех концлагерях[2308]. Никогда за всю войну число заключенных не росло так быстро, как в тот год, резко подскочив со 115 тысяч человек в начале года примерно до 315 тысяч в конце[2309].

С точки зрения их размеров главные лагеря (а также их филиалы) к концу 1943 года разделялись на три группы. Самым крупным был Освенцим, в котором содержалось 85 298 узников. За ним следовала группа лагерей, основанных еще до войны: Дахау, Равенсбрюк, Маутхаузен, Заксенхаузен и Бухенвальд, в каждом из которых теперь содержалось от 24 до 37 тысяч узников (в эту же группу вошел и новый лагерь в Ковно (Каунасе), в котором содержались примерно 19 тысяч заключенных). И наконец, еще 11 главных лагерей, основанных всего годом ранее, считались самыми мелкими. В каждом из них насчитывалось примерно по 6 тысяч узников[2310]. Если сравнить эти цифры с данными на сентябрь 1939 года, когда война только начиналась, то мы увидим, что тогда самый крупный лагерь, Заксенхаузен, насчитывал не более 6500 заключенных[2311].

Большая часть узников были жертвами беспрецедентной волны арестов, с конца 1942 года прокатившейся по Германии и оккупированной Европе. Важную роль (как мы увидим ниже) сыграли экономические мотивы, совпавшие с другими начинаниями нацистов. И прежде всего с холокостом. По сравнению с 1942-м в 1943 году массовые депортации евреев в Освенцим резко участились, что привело к небывалому росту численности заключенных лагеря[2312].

Вторым важным фактором была решимость РСХА искоренить любую оппозицию внутри страны и любое сопротивление за ее пределами, причем решимость эта росла тем сильнее, чем призрачнее становилась перспектива скорой победы в войне. Начиная с 1942 года нацистская верхушка буквально помешалась на внутренней стабильности – умами высокопоставленных нацистов завладели искаженные воспоминания о поражении страны в Первой мировой войне и революции 1918 года, в свое время сыгравшие важную роль в становлении нацистского террора. Так, Гитлера часто посещали апокалиптические картины внутреннего коллапса страны. Как он заявил своим приближенным 22 мая 1942 года, его личная заслуга состояла в том, что он сорвал планы «создания негодяями внутреннего фронта, как в 1918 году»[2313].

Решительные действия требовались по искоренению преступников, инакомыслящих и других «выродков», угрожавших стабильности режима. Во времена кризиса, неустанно повторял Гитлер, следует «уничтожать», «искоренять», «казнить», «забивать до смерти», «расстреливать», «ликвидировать» полчища «негодяев», «подонков», «асоциального отребья» и прочей нечисти[2314].

Гитлер видел в концлагерях самое мощное оружие этой войны на внутреннем фронте. В мае 1942 года, в заключительной части речи, обращенной к нацистской верхушке, он назвал концлагеря главной защитой от акций гражданского неповиновения. Если нацистская Германия неожиданно столкнется с внутренним кризисом, вещал фюрер, Генрих Гиммлер «скорее перестреляет всех преступников в концлагерях, чем спустит их с цепи на немецкий народ»[2315].

В намерения Гиммлера не входило применение столь чрезвычайных полномочий. Вместо того чтобы дожидаться, когда Третий рейх окажется в опасности, вверенная ему полиция искореняла любую угрозу заранее. Преступность в стране росла – сказывалось обнищание масс, люди покидали насиженные места, лишаясь крова и работы. Полиция была вынуждена усилить меры по профилактике преступности. Все больше и больше немцев оказывалось в концлагерях, причем им часто давали понять, что их освобождение нежелательно. Всего осенью 1943 года, по оценкам Гиммлера, в концлагерях на территории Германии находилось около 70 тысяч «асоциальных элементов» и «уголовников», даже больше, чем политических заключенных. Среди них были рецидивисты и мелкие воришки, чье поведение якобы представляло угрозу стабильности страны. По этой же самой причине полиция арестовала несколько тысяч женщин, обвинив их в контактах с иностранцами. При этом, перед тем как попасть в концлагерь, некоторые из этих женщин подверглись публичному унижению[2316].

С не меньшим рвением немецкая полиция очищала страну от цыган. Осенью 1942 года, спустя годы жесточайших преследований, включая такие меры, как сегрегация, насильственная стерилизация и высылка из страны, полицейские чины в РСХА приняли резолюцию о систематическом решении «цыганского вопроса». Изображая цыган преступниками и биологической угрозой внутреннему фронту, они потребовали, чтобы Гиммлер провел массовые депортации. Гиммлер согласился. С благословения Гитлера 16 декабря 1942 года рейхсфюрер распорядился согнать цыган в концлагеря.

Политические разъяснения, поступившие в следующем месяце, оставили местным властям пусть куцую, но свободу действий, однако те, вознамерившись очистить вверенные им районы от «цыганской заразы», обычно прибегали к самым радикальным методам. Начиная с конца февраля 1943 года примерно 14 тысяч цыган, включая женщин и детей, часто целые цыганские семьи, были депортированы из Германии и аннексированной Австрии в Освенцим-Бжезинку (Биркенау). Как самый крупный концлагерь, он был в состоянии быстро принять большое число новых узников (вдобавок к немецким цыганам еще 8500 прибыли из других мест, главным образом из оккупированной Чехии). Так в Освенциме в секторе BIIe появился «цыганский табор»[2317].

Одним из первых его заключенных стал 43-летний торговец из Кведлинбурга в Саксонии-Анхальт Август Лаубингер, прибывший в Освенцим 4 мая 1943 года вместе с женой Хильдой и четырьмя детьми.

Лаубингер попал в лагерь не впервые. Летом 1938 года полиция уже оправляла его как «тунеядца» в Заксенхаузен. Тогда ему повезло выйти на свободу и перед самым началом войны вернуться к семье. Увы, на этот раз пути назад не было. Август Лаубингер, узник номер Z-229, умер в Освенциме в конце 1943 года[2318].

Впрочем, главной мишенью террора на внутреннем фронте были не цыгане и не социальные аутсайдеры, а иностранные рабочие. Летом 1943 года более двух третей всех новых узников гестапо составляли иностранцы, которых традиционно подозревали в подстрекательстве к преступным деяниям, саботаже и в других грехах. Растущее число иностранцев в стране – ввозимых в рейх вследствие ненасытной потребности Фрица Заукеля в рабочей силе – лишь обострило застарелые страхи. В конце 1943 года общее число иностранных рабочих и военнопленных в Третьем рейхе достигало 7 миллионов 300 тысяч человек, что шло вразрез с нацистской теорией этнически однородного государства. Большую часть иностранных рабочих составляли поляки, а также украинцы и русские. Но несколько сотен тысяч человек были пригнаны из Западной Европы, особенно французов. Самыми голодными и истощенными были мужчины и женщины из Восточной Европы. Они должны были носить специальные нашивки, чем-то напоминающие концлагерные треугольники, чтобы их сразу можно было выявить в случае нарушений драконовских законов.

Наказания предусматривались жестокие. Это в первую очередь касалось поляков и русских. При этом местные власти отдавали наказания на откуп полиции. Тревожиться по поводу благополучия миллионов иностранных рабочих было ни к чему. Как 4 октября 1943 года заявил главарям СС Генрих Гиммлер, «даже за мелкие нарушения следует наказывать по всей строгости». Большая часть так называемых нарушений не стоили и выеденного яйца: кто-то опоздал на работу, кто-то посмел возразить начальнику-немцу – этого хватало, чтобы человека объявили «лентяем» или «нерадивым». Самой распространенной мерой наказания за «серьезные» проступки было кратковременное пребывание в гестаповском лагере (так называемые лагеря трудового перевоспитания) или в тюрьме. Это были своего рода дополнения к концлагерям, призванные дисциплинировать «непокорных» посредством непродолжительного, но строгого заключения. Однако в самых серьезных случаях «перевоспитанием» дело не ограничивалось. Обвиненные в саботаже узники, такие как Сергей Оврашко, считались крайне опасными. Таким был уготован путь прямиком в лагерь. В 1943 году в концлагерях томились десятки тысяч иностранных рабочих. Выгода для нацистов была двоякая: с одной стороны, СС получали дополнительную рабсилу, с другой – угроза отправки в лагерь принуждала иностранных рабочих к покорности. Наказание и профилактика шли рука об руку[2319].

Подобно Сергею Оврашко, многие советские рабочие были угнаны в Германию подростками и попали в лагеря еще несовершеннолетними. Только в Дахау в 1942 году прибыло около 2200 советских юношей в возрасте 18 лет и моложе. Позднее, когда нацистские оккупационные власти на востоке стали в массовом порядке отправлять на принудительные работы в Германию подростков обоего пола, средний возраст упал еще ниже. Гестапо не моргнув глазом отправляло этих детей в лагеря. В январе 1943 года Гиммлер официально понизил минимальный возраст оправки в лагерь для рабочих, пригнанных из СССР, до 16 лет[2320]. На практике же туда отправляли и лиц моложе. Русский узник В. Храмцов попал в Дахау подростком. По его словам, в одном из бараков находилось более 200 детей в возрасте 6–7 лет[2321]. Некоторые узники-ветераны взирали на это с ужасом. В дневнике, который он вел в Дахау, Эдгар Купфер 11 апреля 1943 года записал: «В лагере полно маленьких русских… совершенно отощавших от голода»[2322].

Щупальца гиммлеровского спрута тянулись далеко за пределы Третьего рейха, отправляя в лагеря все больше и больше иностранцев. В 1943 году в войне произошел перелом, сопротивление оккупантам со стороны местного населения усилилось. Ответная реакция не заставила себя ждать. Во главе, разумеется, стоял сам Гиммлер, требовавший в зародыше подавлять любое сопротивление. В Северной и Западной Европе по его приказу состоялись показательные казни общественных деятелей в качестве примера «борьбы с терроризмом». В Восточной и Южной Европе упор был сделан на борьбу с партизанами, итогом которой стали массовые казни. Когда же требовалось изолировать заподозренных иностранцев, то, по мнению Гиммлера, самым надежным, проверенным решением были концлагеря. Призыв к массовым депортациям иностранцев, «асоциалов» и военнопленных в концлагеря превратился у него в своеобразный условный рефлекс. Следствием стал резкий рост числа заключенных из оккупированной Европы. Среди них были и так называемые узники NN (Nacht und Nebel, отсюда NN)[2323], которые содержались в почти полной изоляции. Чтобы сломить сопротивление в Северной и Западной Европе, отдельных подозреваемых по приказу Гитлера привозили в Германию тайком. Родные и близкие больше их никогда не видели, так как их след терялся «в ночи и тумане».

Массовые аресты иностранцев в 1943 году наложили отпечаток и на систему концлагерей. Еще в начале года в большинстве лагерей на территории Третьего рейха в его довоенных границах немецкие заключенные по-прежнему составляли большинство либо, в отдельных лагерях, вторую по величине группу. Теперь же эти лагеря стали меняться. Так, например, в течение 1943 года в Бухенвальде доля немцев среди всего контингента узников упала с 35 до 13 % (и это при том, что численность немецких заключенных как таковая возросла более чем на тысячу человек). Зато выросла доля узников из Восточной Европы. 25 декабря 1943 года в Бухенвальде было 14 451 советских и 7569 польских заключенных, что составляло почти 60 % от общего количества (37 221 человек).

По контрасту узников-немцев было всего 4850 человек. После них шли французы – 4689 человек, которых годом ранее в лагере практически не было[2324].