Глава 11. Смерть или свобода

В то воскресенье, 25 февраля 1945 года, Одд Нансен повел себя как обычно. С тех пор как почти полтора года назад его, как политического заключенного, депортировали в Заксенхаузен, этот 43-летний норвежец почти каждый выходной посещал лагерный лазарет. Обычно Одд приходил навестить своих соотечественников, но на сей раз он направился к одному из самых юных пациентов, 10-летнему еврейскому мальчику Томми, родившемуся в 1934 году в Чехословакии, куда его родители бежали из нацистской Германии. Томми был один. В Освенциме, в 1944 году, его разлучили с отцом и матерью, а в Заксенхаузен привезли совсем недавно. Впервые Нансен увидел его в лазарете 18 февраля, и судьба этого ребенка его тронула. Его удивило, как переживший немыслимые страдания Томми мог оставаться таким искренним и добрым. Глядя на большеглазого, заразительно улыбающегося Томми, Нансен почувствовал, будто в ад Заксенхаузена снизошел ангел. Тоскуя по оставшимся в Норвегии детям, он решил, что будет, насколько сможет, заботиться о Томми, подкупая надсмотрщика лазарета мелкими подачками, чтобы спасти мальчика от селекций. На следующей неделе, 25 февраля, навестив Томми в очередной раз, Нансен принес редкое лакомство – сардины. Когда Нансен подсел к мальчику, Томми рассказал ему об эвакуации Освенцима.

18 января 1945 года эсэсовцы Освенцима выгнали Томми вместе с большинством оставшихся узников за ограду лагеря. Прижавшись к двум мальчикам из детского барака Бжезинки (Биркенау), он встал в бесконечную колонну заключенных, медленно тянувшуюся на запад. Повсюду лежал снег и лед, по обочинам валялись лошадиные туши, остовы сожженных автомашин и изуродованные человеческие тела, а сами дороги были запружены толпами спасавшихся от наступающей Красной армии немецких военных и гражданских. Томми своими глазами видел, как многие заключенные погибали в пути, и вскоре понял, что и он останется лежать на этой дороге.

За шесть месяцев пребывания в Бжезинке Томми стал похож на скелет. Обувь, которую успела передать мать, не спасала от холода. Его не раз посещали мысли о том, чтобы остановиться. И все-таки он упорно продолжал шагать вперед. Через три дня, показавшихся ему бесконечными, Томми и другие выжившие добрались наконец до немецкого приграничного городка Глейвиц, некогда став шего ареной инсценированного гитлеровцами нападения «польских» военных, которое послужило нацистам предлогом к развязыванию Второй мировой войны. Там заключенных загнали в открытые железнодорожные вагоны. Сначала Томми едва дышал, столько в вагон набили людей, но потом смерть сильно проредила ряды несчастных. От страшного холода мальчик не чувствовал ног. Не было никакой еды, кроме снега, и он глотал его, пытаясь внушить себе, что это мороженое. «И еще я ужасно плакал», – признался он Нансену.

Через десять дней поезд прибыл в окрестности Заксенхаузена. Вскоре Томми доставили в главный лагерный лазарет, где ампутировали два почерневших от обморожения пальца на ногах. «Бедный маленький Томми, что с ним будет?» – думал Одд Нансен, записывая историю мальчика[3000].

Томми был одним из многих тысяч заключенных Освенцима, прибывших в Заксенхаузен в начале 1945 года[3001]. Другие концентрационные лагеря, находившиеся в предвоенных границах Германии, тоже заполонили массы заключенных из оставленных немцами лагерей, располагавшихся ближе к линии фронта. Столкнувшись с неослабевающим наступлением войск союзников, эсэсовцы закрывали один конц лагерь за другим, заставляя сотни тысяч заключенных покидать их пешком, в товарных вагонах, грузовиках и на конных повозках. Маршруты этих маршей пролегали по тем землям Европы, что еще остались под властью нацистов, и нередко заключенные преодолевали расстояния в несколько сотен километров[3002].

Система концентрационных лагерей распалась стремительно, достигнув своего апогея: кульминация и крах шли рука об руку. Несмотря на некоторую дезинтеграцию в ходе военных действий 1944 года, вынудившую эсэсовцев закрыть несколько главных лагерей и десятки их филиалов, в конце того же 1944 года жуткий лагерный механизм продолжал функционировать. A в канун эвакуации Освенцима 15 января 1945 года руководство концлагерей СС зарегистрировало рекордную общую численность заключенных, составившую 714 211 человек[3003]. В последующие месяцы остававшиеся лагеря превратились в исполинских монстров, трещавших по швам из-за громадного наплыва заключенных из эвакуированных лагерей, а также недавно арестованных. В конце февраля 1945 года, например, численность узников лагерного комплекса Маутхаузен превысила 80 тысяч человек. Это было на 50 тысяч больше, чем годом ранее[3004]. Однако остававшиеся на территории нацистской Германии лагеря были в тот момент не только крупнейшими, но и главными средоточиями смертности и террора. В них свирепствовали голод и болезни, а высшее руководство СС, несмотря на то что Третий рейх был уже охвачен пламенем, продолжало вакханалию массовых убийств[3005].

Моральный дух заключенных, как и прежде, сильно зависел от хода войны. Известия о крупных победах стран антигитлеровской коалиции, таких как высадка в Италии (1943) и во Франции (1944)[3006], были встречены с небывалым восторгом. Заключенные улыбались, свистели, даже танцевали[3007]. Однако надежды на скорое освобождения раз за разом рушились, заставляя многих искать утешение в фантастических слухах и рассказах всевозможных ясновидящих и гадалок, обретших в концлагерях чрезвычайную популярность[3008].

Лишь в начале 1945 года заключенные поверили в скорое окончание войны. Неудержимый натиск армий Англии, США и Советского Союза[3009] было уже не остановить. На востоке советские войска вошли в глубь территории Третьего рейха. На западе на отчаянное наступление вермахта (декабрь 1944 года), на которое нацистская верхушка возлагала последние надежды, англо-американские войска ответили решающим контрударом и, неуклонно продвигаясь вперед, в начале марта 1945 года форсировали Рейн. А 25 апреля 1945 года советские и американские солдаты встретились на Эльбе, расколов остатки Третьего рейха пополам. Менее чем через две недели, ранним утром 7 мая 1945 года[3010], Германия капитулировала[3011].

В последние месяцы и недели жизнь в концентрационных лагерях сделалась невыносимо напряженной. Слыша грохот разрывов приближающегося фронта, заключенные были словно на иголках, как выразился один из них в своем тайном дневнике[3012].

Концлагеря напоминали ульи, где рои заключенных собирались обменяться последними новостями. Настроение колебалось от надежды до отчаяния. Кто-то был уверен, что освобождение придет с минуты на минуту. Другие опасались, что эсэсовцы прикончат их прежде, чем в лагеря войдут освободители. Перспектива изгнания из лагеря пугала многих узников, особенно после того, как они видели прибытие «маршей смерти». Но боялись и оставаться в лагере, особенно больные и ослабленные побоями и голодом, наподобие маленького Томми из Заксенхаузена.

«Если начнут эвакуировать и этот лагерь, что тогда? – спросил мальчик Одда Нансена в конце февраля 1945 года. – Если я все еще лежу здесь и едва хожу, что они со мной сделают?» Когда две недели спустя, незадолго до своей депортации из лагеря вместе с другими норвежскими заключенными, Нансен навестил Томми в последний раз, он опасался, что больше никогда не увидит мальчика[3013].

Невозможно сказать точно, сколько заключенных погибло в ходе эвакуаций и внутри концлагерей с января по начало мая 1945 года. По некоторым оценкам, умерло около 40 % узников, то есть 30 тысяч мужчин, женщин и детей, и, вероятнее всего, эти цифры недалеки от истины. Смертность среди зарегистрированных заключенных достигла невиданных прежде масштабов[3014]. Последнюю катастрофу, основными жертвами которой стали евреи, советские военнопленные и поляки, удалось пережить около 450 тысячам заключенных[3015]. Большинство выживших в этих нечеловеческих условиях было спасено на территории концлагерей, хотя некоторые лагеря к моменту освобождения войсками союзных держав оказались зловеще пустыми. В Заксенхаузене 22–23 апреля 1945 года советские войска обнаружили не более 3400 заключенных, преимущественно в лазаретах[3016]. Среди них был и Томми. Когда мальчик, хромая, выбрался из своего барака, он увидел входивших в большие ворота красноармейцев, кричавших «Гитлер капут! Гитлер капут!». С тех пор Томас (Томми) Бюргенталь постоянно размышлял о том, благодаря чему он, несмотря ни на что, все-таки выжил. «Единственное, что приходит на ум, – писал он много десятилетий спустя, – удача»[3017].