Колонизаторы

Имидж лагерных СС на Востоке базировался на идеологии превосходства, которая и определяла нацистскую оккупацию Польши и Советского Союза в целом.

Соответственно, на верхушке расовой иерархии стояли СС, именно они подчиняли себе поляков, советских людей, евреев, составлявших большую часть лагерных заключенных. Эсэсовские охранники лагерей обрушили на упомянутые группы шквал насилия, и насилие это лишь возрастало в ходе колонизации нацистами Восточной Европы[2047]. Постоянное и близкое общение с заключенными лишь укрепляло преднамеренно негативное отношение к ним эсэсовцев, поскольку вследствие условий содержания в лагерях Восточной Европы подавляющее большинство узников все сильнее и сильнее соответствовало убийственным карикатурам, сотворенным нацистской пропагандой[2048]. Но и этого было мало отдельным служащим эсэсовской охраны, которые фанатично уничтожали в заключенных даже ничтожные остатки достоинства. В Майданеке, например, переодетых в бальные платья или детскую одежду заключенных прогоняли по грязи[2049]. Подобная дегуманизация нередко имела желаемый эффект, облегчавший лагерным садистам творить геноцид. Как писал в 1945 году эсэсовец Пери Броад, его коллеги в Освенциме «просто не видели в еврее человеческое существо»[2050].

Некоторые утверждали, что нацистские убийцы-практики действовали с холодным сердцем, ибо не сомневались в необходимости летальных мер[2051]. И в этом есть доля правды. Рудольф Хёсс со своей стороны рассматривал себя как своего рода эксперта по еврейским вопросам – он даже посетил Иерусалим во время Первой мировой войны – и считал евреев угрозой самому существованию немцев, которую надлежало устранить[2052]. Но творимый в лагерях Освенцим и Майданек геноцид все же заронил зерна сомнения в души лагерных охранников, побудив их начальство вновь и вновь подтверждать моральное право на «окончательное решение». В Освенциме Хёсс и другие эсэсовские руководители регулярно выступали с докладами на темы бодрости духа, вколачивая в головы подчиненных, что заключенные-евреи сами заслужили смерть, поскольку саботировали германскую военную экономику, взрывали мосты, отравляли водопровод (избитые антисемитские россказни)[2053]. Что же касалось расправ над еврейскими детьми, то это тоже играло важную роль, заверял Хёсс своих подчиненных – повторяя взгляды Гиммлера, он объяснял, что дети невинны и милы только до поры до времени, позже они превратятся в самых фанатичных мстителей. Хёсс проиллюстрировал свой тезис разоблачающим сравнением: если не зарезать поросят, они в конце концов превратятся в самых настоящих свиней[2054].

И вероятно, подобная растлевающая пропаганда падала на плодородную почву. Кроме того, она содействовала усилению страха лагерных эсэсовцев за свою жизнь, никогда не покидавшего их, что лишь отчасти заглушалось заботами, проистекавшими из тягот жизни в лагерях на Востоке. Вероятно, они чувствовали себя колонизаторами далеких стран, но ощущение превосходства постоянно подтачивалось осознанием чужого и враждебного им окружения, страхами перед возможными бунтами узников, страхами стать жертвой эпидемии, невзирая на регулярные и своевременные прививки[2055]. Доходило до того, что некоторые из лагерных эсэсовцев Освенцима буквально помешались на соблюдении гигиены. Пример тому унтершарфюрер Бернхард Кристан. Каждый раз, чтобы открыть дверь кабинета, где работали конторские служащие-евреи, он нажимал на дверную ручку локтем, боясь даже прикоснуться к ней[2056].

Если принять точку зрения лагерных эсэсовцев, то заключенные-евреи представляли первостепенную угрозу не только для будущего Германии в целом, но и куда более конкретную для них, охранников, и представителей лагерной администрации[2057].

Особенно важным фактором становления преступников холокоста было их постепенное привыкание к массовому истреблению людей. Штат лагерных СС на оккупированных восточных территориях расценивал резню как неотъемлемый элемент повседневной трудовой деятельности со всеми присущими ей чертами – посменным характером работы, выходными днями, перерывами на обед, повышением профессионального мастерства и специализацией[2058]. Геноцид стал явлением настолько обыденным, что даже служащие лагерных СС, не связанные непосредственно с истреблением заключенных, так или иначе оказывались втянутыми в него[2059]. В особенности поражает, насколько быстро подстраивались под него новички. Взять хотя бы эсэсовского врача доктора Кремера. За два с половиной месяца, проведенных в Освенциме осенью 1942 года, он участвовал в убийстве евреев, прибывших на 13 транспортах, кроме того, в селекциях заключенных, в проведении экспериментов над людьми; он присутствовал и при исполнении телесных наказаний, и при расстрелах и повешениях. Для Кремера злодеяния стали частью ежедневной рутины[2060].

Даже те из представителей эсэсовской лагерной охраны и администрации, кого геноцид без разбора прежде потрясал, подчинялись неумолимому ходу машины смерти. Немецкий солдат, который несколько дней провел в Освенциме летом 1944 года, сказал эсэсовцу, что, мол, он лично никогда не смог бы участвовать в массовом истреблении. На что эсэсовец ответил: «Привыкнешь и ты, никуда не денешься, все привыкают, становятся послушными и терпят унижения»[2061]. Как пресловутый принцип срабатывал на практике, становится понятным, если привести пример доктора Ганса Дельмотта. Молодой эсэсовский врач Дельмотт пережил страшный шок, побывав на первой селекции на станционной платформе Освенцима. Казалось, он был парализован увиденным, Дельмотта увели домой, где после приема алкоголя с ним случился приступ неукротимой рвоты. На следующий день, все еще не придя в себя, он потребовал немедленного перевода на фронт, ибо, по его словам, просто не мог участвовать в массовых убийствах. Но вскоре Дельмотт адаптировался. Его взял под опеку опытный коллега доктор Йозеф Менгеле, который мало-помалу сумел убедить его в насущной необходимости массового истребления заключенных в Освенциме. Вскоре к Дельмотту приехала жена, и уже довольно скоро он приспособился к своей работе, проводил селекции и даже заслужил похвалы от начальства[2062]. Вероятно, приспособиться к ежедневным кошмарам Освенцима помогло присутствие жены, в этих условиях он обрел возможность спрятаться от страха в частной жизни – весьма важном аспекте лагерного бытия эсэсовских охранников.