Внешний мир

Фрица Гюнче переполнял стыд и гнев. В 1951 году школьный учитель из Нордхаузена, мысленно оглядывавшийся на последние годы Третьего рейха, возмущался сознательным беспамятством соотечественников, часто разыгрывавших неведение о насилии, творившимся в соседнем концлагере Дора. «Утверждающие подобное – отъявленные лжецы! – негодовал Гюнче. – А как же колонны арестантов, которые гнали через весь город? А трупы, которые в открытую везли в Бухенвальд? А узники, вкалывавшие на заводах и стройках бок о бок с местными? Все это достаточное свидетельство того, – писал Гюнче, – что мы знали о лагере Дора и его запуганных обитателях! Мы не совали нос в то, что там творилось, мы боялись протестовать. Мы в ответе за то, что там происходило». Одинокий голос учителя потонул в упорном замалчивании нацистских преступлений, охватившем почти всю Германию начала 1950-х годов (его неопубликованная рукопись прочно и надолго осела в одном из восточногерманских архивов), – Гюнче на многочисленных примерах показал, откуда в последние годы Третьего рейха немцы могли узнать о концлагерях[2610]. По всей стране возникали все новые филиалы главных лагерей, немецкий народ все чаще становился свидетелем творимых от его имени преступных деяний. Однако правду о концентрационных лагерях узнавало не только население Германии; зверства нацистов становились общим достоянием в странах антигитлеровской коалиции.