Ограбление обреченных

Коррупция была частью структуры, неотъемлемой отличительной чертой нацистского правления, основывавшегося на покровительстве и кумовстве[2104]. С началом Второй мировой войны эта тенденция лишь усилилась. В результате дефицита продуктов и нормирования промышленных товаров в Германии пышным цветом расцвел черный рынок[2105]. Царившее повсеместно на оккупированных территориях Восточной и Западной Европы разграбление стимулировало моральное разложение, а разразившийся холокост сулил фактически неограниченные возможности личной наживы для немецких оккупантов, их местных пособников и просто всякого рода приспособленцев[2106]. Комендант Треблинки Франц Штангль позже вспоминал, что сразу по прибытии в лагерь в сентябре 1942 года тамошние эсэсовцы заверили его в том, что, дескать, «здесь столько денег и всего, что даже и не снилось, бери – не хочу»[2107].

Эсэсовские охранники лагерей на Востоке максимально использовали эти возможности, набивая карманы ценностями убитых евреев. По сравнению с «гигантских масштабов коррупцией в Освенциме», как писал оставшийся в живых заключенный-еврей Бенедикт Каутский, известный социалист из Австрии, прошедший не один лагерь с момента ареста в 1938 году, регулярные кражи эсэсовскими охранниками в довоенных лагерях, как, например, Бухенвальд, были явлением достаточно редким[2108]. Постепенно рядовые эсэсовцы прониклись завистью к ценностям, присваиваемым их командным составом, и коррупция приобрела еще больший размах – служащие восточных лагерей были буквально помешаны на наживе[2109].

Центрами коррупции были Освенцим и Майданек, два концентрационных лагеря, наиболее сильно вовлеченные в холокост. У эсэсовцев, обслуживавших крематории, раздевалки и станционные платформы, были самые широкие возможности доступа к деньгам и ценностям. Георг В., часовой, несший службу возле комплекса газовых камер Майданека, позже признал, что обычно обходил «места, где можно было найти ценные вещи», и забирал их. Были такие эсэсовцы, кто разбогател буквально за одну ночь. Однажды офицер Освенцима по имени Франц Хофбауэр прикарманил 10 тысяч рейхсмарок. Даже машинисты, водившие транспортные составы с депортируемыми, разыгрывали неисправность локомотива, чтобы слезть и броситься на поиски оброненных заключенными по пути к гибели ювелирных изделий[2110]. Живя в перевернутом с ног на голову мире, некоторые преступники считали нацистское «окончательное решение» звездным часом.

Эсэсовские охранники грабили в лагерях Восточной Европы не только вновь прибывших и обреченных на гибель, но и обычных зарегистрированных заключенных. Товары, предназначенные для распределения в концентрационных лагерях, регулярно сбывались на сторону. В Плашуве большинство полагавшихся заключенным продуктов питания реализовалось эсэсовцами на местном черном рынке, причем с благословения коменданта Гёта, предпочитавшего скармливать собакам предназначавшееся для заключенных мясо. Эсэсовцы присваивали также одежду заключенных. В Варшаве, например, эсэсовские охранники лагерей продавали нижнее белье местным полякам[2111]. Но, несмотря на явную выгоду подобных сделок с местным населением, большинство обменов все же осуществлялось с заключенными и в границах концентрационных лагерей.

В каждом концлагере существовала своя собственная подпольная экономика – у заключенных было что предложить на обмен. Черный рынок, будучи жизненно важным во всех без исключения лагерях, приобретал особую важность на оккупированных территориях Восточной Европы. В связи с исключительно тяжелыми условиями содержания узников на первый план выдвигалось физическое выживание, невозможное без дополнительных ресурсов, доступ к которым открывался через бартер. Ради выживания им приходилось идти на всяческие ухищрения, и все, что оставалось после гибели жертв холокоста, предоставляло им такую возможность. В Освенциме заключенные в рабочей команде «Канада» были предметом зависти остальных, ибо имели свободный доступ к еде и одежде – не только для собственного использования, но и для бартера на черном рынке. Узники из зондеркоманды Бжезинки (Биркенау) также пользовались их особым статусом. «Дантист» Леон Коэн, например, обменивал золотые зубы у эсэсовцев на шнапс, курятину и другую еду[2112]. Бартер постоянно занимал мысли узников, включая и тех, кто ничего не имел для выгодного обмена. Проходя по лагерю, они постоянно смотрели под ноги в надежде найти что-то, пусть даже мелочь, которую потом можно будет обменять[2113].

Сделки заключались везде, где только можно. Во многих концентрационных лагерях черный рынок существовал даже как участок пространства. В лагере Клоога он располагался в довольно большом помещении с низким потолком и даже походил на «ярмарку рынка в каком-нибудь местечке», как выразился один заключенный-еврей в своем дневнике, на которой можно было достать молоко, фрукты, мед, консервы и многое другое[2114]. В Моновице он приютился в самом дальнем от казарм СС углу зоны. По словам Примо Леви, там «постоянно кишели люди, шумная толпа летом под открытым небом и в уборных зимой, собиравшаяся сразу же после возвращения заключенных с работы». Среди них были изголодавшиеся заключенные, которые надеялись выменять маленький кусок хлеба на что-то еще или, например, за рубашку добыть хоть немного еды. На другом конце собирались профессиональные деляги и воры, имевшие доступ к эсэсовским кухням или складам. Основной валютой среди заключенных служил хлеб и сигареты, в них оценивались другие товары и продукты питания (включая ежедневные порции лагерной похлебки)[2115].

Большинство обменов на черном рынке осуществлялось между самими заключенными. Но самыми выгодными клиентами были офицеры СС, и самое большое богатство сосредоточилось в их руках. В конце концов, какой толк был рядовому заключенному от золотой монеты, если он умирал от голода? Алчные эсэсовцы эксплуатировали доведенных до отчаяния заключенных, у которых, по сути, не было иного выхода, кроме как идти на заведомо неадекватную сделку. В Майданеке, где заключенные-евреи обезумели от жажды, охранники-литовцы поили их из чашечек водой в обмен на одежду и обувь[2116]. Эсэсовские охранники предлагали массу «услуг», включая перевод заключенного в привилегированную команду и передачу писем на волю. Кое-кто из эсэсовцев шантажировал заключенных, обещая спокойную жизнь, пока те им платили[2117].

Незаконные сделки между эсэсовцами и узниками стирали грани между ними – хоть на непродолжительное время, но все же их объединяли общие интересы. Впрочем, равноправными партнерами они не становились, да и не могли стать ими. Эсэсовцы в открытую занимались надувательством заключенных. Есть один наглядный пример: один эсэсовец пообещал узнику Освенцима помочь совершить побег, разумеется отнюдь не бескорыстно, и, получив оплату, в решительный момент просто-напросто застрелил его при попытке к бегству[2118]. Те заключенные, кто знал слишком много о тайных сделках между узниками и эсэсовцами, также были обречены на гибель, как и те, кто пытался не подчиниться шантажу коррумпированных эсэсовских охранников. В случаях, если сделка по каким-нибудь причинам срывалась или условия ее нарушались эсэсовцами, заключенные никогда не сообщали об этом вышестоящим, прекрасно понимая, что их ждет – быть избитым до смерти или же застреленным при попытке к бегству[2119].

Эсэсовцы находили применение добытому нечестным путем. Иногда они делили его. Охранники Освенцима, например, даже имели особый тайный банковский счет, где лежали десятки тысяч рейхсмарок, украденных у жертв. Эти средства шли на покрытие расходов на попойки[2120]. Многие из эсэсовских грабителей тайком вывозили награбленное из лагерей или же пытались переправить его домой в посылках, как, например, доктор Кремер. Местные офицеры СС также постоянно прибегали к воровству ради поддержания уровня жизни своих семей на оккупированном Востоке. Званые обеды в Освенциме не были бы таковыми без хороших вин и дорогостоящих закусок, льняных скатертей и элегантных вечерних нарядов. Но алчность имела и оборотную сторону. Так, жена раппортфюрера Герхарда Палича, проживавшего в доме приблизительно в 500 метрах от главного лагеря, умерла от сыпного тифа осенью 1942 года, по слухам, после того, как надела украденное со складов рабочей команды «Канада» завшивленное платье. После смерти жены сам Палич утратил чувство самоконтроля – воровал чуть ли не в открытую, а также совершал акты сексуального насилия как в отношении охранниц, так и женщин-заключенных. В конце концов его поведение привело его в тот самый бункер, в котором он подверг пыткам стольких заключенных. Как и другим «оступившимся» ветеранам лагерных СС, ему все же предоставили возможность для исправления, назначив на должность лагерфюрера в лагере-спутнике Освенцима, но потом все же вынуждены были исключить из рядов СС и отправить на фронт (Палич погиб в Венгрии в декабре 1944 года)[2121]. Пример Палича отнюдь не единичен. Он был лишь одним из многих морально разложившихся эсэсовцев, подвергнутых арестам во второй половине войны в ходе кампании за восстановление «порядочности» в черном ордене Гиммлера.