Берген-Бельзен

В первые месяцы 1945 года заключенные-ветераны Берген-Бельзена в смятении наблюдали за тем, как бесконечные колонны мертвенно-бледных мужчин, женщин и детей тянулись на территорию лагеря. Транспорт за транспортом привозили все новых и новых узников, целые армии «несчастных», как записала в феврале 1945 года в дневнике Ханна Леви-Хасс, находившаяся там с прошлого лета (после ареста как участницы движения Сопротивления в Черногории). Всего за восемь недель с 1 января по 1 марта 1945 года численность заключенных лагеря более чем удвоилась – с 18 465 до 41 520 человек, достигнув рекордной отметки около 53 тысяч человек 15 апреля, в день освобождения Берген-Бельзена британскими войсками[3122]. И по мере разрастания лагеря в нем с ошеломляющей скоростью распространялись хаос, болезни и смерть.

Первоначально Берген-Бельзен создавался как лагерь временного содержания «евреев, подлежащих обмену», отобранных нацистами для предполагаемого обмена пленными, однако впоследствии у него появились и другие функции, приведшие к катастрофе. Как мы уже видели, с весны 1944 года лагерь служил своеобразным отстойником для больных и умирающих из других лагерей. Затем, летом 1944 года, был организован транзитный лагерь для тысяч узниц, депортируемых из восточноевропейских лагерей в филиалы на территории Германии. Около 2500 из них остались в Берген-Бельзене. Среди них были две молодые немецкие еврейки, 15-летняя Анна Франк и ее старшая сестра, Марго, в конце октября 1944 года депортированные из Освенцима, куда их буквально несколько недель назад привезли последним транспортом из Нидерландов (после того как они вместе с родителями и еще четырьмя другими евреями два года прятались в тайном убежище в Амстердаме). В Берген-Бельзене сестер Франк сначала загнали в палатки транзитного лагеря, не спасавшие ни от холода, ни от дождя. После того как 7 ноября 1944 года сильной бурей несколько палаток сорвало, женщин переселили в бараки внутри «звездного лагеря»[3123]. К тому времени положение так называемых евреев, подлежащих обмену, резко ухудшилось. Хотя их все еще содержали отдельно от остальных, эсэсовцы начали относиться к ним так же, как и к другим заключенным. «Режим содержания в лагере с каждым днем ухудшается, – писала в декабре 1944 года Ханна Леви-Хасс. – Неужели мы еще не достигли апофеоза наших страданий?»[3124]

Но самое худшее было еще впереди, когда в начале 1945 года в лагерь хлынули новые массы заключенных и он оказался переполнен окончательно. Руководство ВФХА, продолжая использовать Берген-Бельзен как карантин для полуживых узников из других лагерей, одновременно решило превратить его в сборный пункт эвакуированных сначала из восточноевропейских лагерей, наподобие Освенцима или Гросс-Розена, а затем из концлагерей в центре Третьего рейха[3125]. Например, 11 апреля пришел поезд из лагеря Вольфлебен – недавно оставленного немцами филиала Доры. Около 150 заключенных умерло в ходе недельного переезда (130 удалось бежать). Часть из 1350 выживших узников пригнали в Берген-Бельзен. Одним из них был Эмиль Делонуа, с которым мы познакомились раньше. Перед эвакуацией из Вольфлебена он поклялся «сделать все, что в его силах, чтобы как можно скорее обрести свободу». Ему посчастливилось пережить последние дни Берген-Бельзена, однако он умер вскоре после освобождения[3126].

Берген-Бельзен поспешно переформировали и расширили, в том числе и за счет вспомогательного лагеря, развернутого в расположенных по соседству армейских казармах. Несмотря на это, лагерь все равно оставался безнадежно переполненным. Изменился и контингент его заключенных. Большинство новоприбывших составляли женщины. Тем самым Берген-Бельзен стал единственным лагерем военного периода (помимо Равенсбрюка и Штуттгофа), где женщины количественно значительно преобладали над мужчинами. При этом он перестал быть исключительно еврейским. Хотя в середине апреля 1945 года евреи составляли самую многочисленную группу его узников (половину), к ним добавились и новые, среди них много политзаключенных из Польши и Советского Союза[3127].

«Происходящее здесь – самое ужасное событие мировой истории», – писал в дневнике 17 марта 1945 года, больше года спустя после депортации в лагерь для «евреев, подлежащих обмену», известный голландский юрист и лидер сионистского движения Абель Герцберг[3128]. Прежде чем перед глазами новых заключенных предстал весь ужас Берген-Бельзена, они ощутили его жуткое зловоние. Запах разложения и смерти – до тошноты знакомый узникам Освенцима – стоял над лагерем в последние недели его существования. «Мы все ужасно завшивлены, кругом грязь и дерьмо», – отмечал 8 февраля 1945 года в дневнике другой «еврей, подлежащий обмену», 16-летний Арье Корец. По позднейшему выражению еще одного узника, профессионального врача, тысячи заключенных обгадились сами и изгадили весь лагерь, и тот стал напоминать одну огромную выгребную яму.

По ночам заключенных ждали еще большие мучения, когда сквозь выбитые окна, крыши и двери холодный ветер продувал бараки. Часто бараки были абсолютно голы: не было ни света, ни соломенных тюфяков, ни одеял, ни печей, ни стульев. Не было ничего, кроме массы человеческих тел, живых и мертвых[3129]. В лагере свирепствовали болезни. В своих стальных тисках его держала эпидемия тифа, уносившая множество жизней. Но самым безжалостным убийцей был голод. «Я работаю по пять дней и не получаю ни крошки хлеба», – писал 25 марта 1945 года 24-летний голландский еврей Луи Тас. – «Прошлой ночью я сходил с ума от голода и снов, в которых видел еду», – добавил он на следующий день.

Повсюду были «мусульмане», истощенные настолько, что более половины массы тела составляли кости[3130].

Надежды заключенных выжить очень быстро испарялись. «Я снова болен и оставил все надежды отсюда выбраться, – писал 7 марта 1945 года Абель Герцберг. – Я боюсь боли, смерти, насилия»[3131]. Каждое утро заключенные выносили из бараков умерших ночью, но лишь сняв с окоченевших тел одежду и ценные вещи. Затем трупы закидывали на грузовики или подводы, с которых мертвецов сваливали на землю в разных уголках лагеря. А в самом конце заключенных просто оставляли лежать там, где они умерли[3132].

Еще никогда за всю историю нацистских концлагерей смертность заключенных от болезней и лишений не была столь стремительной и массовой, как в марте 1945 года в Берген-Бельзене. Всего за один этот месяц, когда в лагере содержалось около 45 500 заключенных, умерло 18 168 человек[3133]. Среди погибших были Анна и Марго Франк. В последние дни жизни, больные тифом и измученные дизентерией, сестры лежали скорчившись под одеялом в одном из лазаретов. Когда знакомая нашла их там, она попросила Анну встать. Но та, ухаживавшая за умирающей сестрой, ответила: «Сейчас мы можем вместе лежать под одеялом, нам спокойно и больше ничего не надо»[3134].

Катастрофа Берген-Бельзена в планы эсэсовского начальства не входила. Ожидалось, что слабые заключенные будут умирать, но никто не думал, что столь стремительными темпами[3135]. Поскольку ситуация вышла из-под контроля, комендант Йозеф Крамер 1 марта 1945 года направил в ВФХА откровенное письмо, предупредив, что условия содержания «неприемлемы». Дефицит продовольствия и небывалая скученность заключенных породили «настоящую катастрофу». Крамер потребовал кровати и одеяла, а также грузовики для подвоза продовольствия и оборудования для дезинсекции[3136]. Но его запросы остались без ответа. Крамер отчаянно силился предстать ответственным администратором, причем не только в глазах начальства, но и будущих судей стран-победительниц[3137]. В прежних запросах в ВФХА его не слишком заботили нужды заключенных. На деле прибывший в лагерь в начале декабря 1944 года ветеран СС и радикальный антисемит Крамер усугубил страдания заключенных. А когда разразилась настоящая катастрофа, Крамер и его люди наблюдали за происходящим со стороны, стараясь лишь не подхватить инфекционное заболевание. В марте 1945 года эсэсовские чины стали в Берген-Бельзене редкими гостями. «Здесь больше не устраивают переклички. И больше нет работы, – записал 1 апреля 1945 года в дневнике Абель Герцберг, – тут осталась лишь смерть»[3138].