Эндшпиль Гиммлера

В начале 1945 года нацистская верхушка поняла, что разгром неизбежен. Войска антигитлеровской коалиции прочно удерживали инициативу, и никакое чудо не могло переломить ситуацию на полях сражений, поскольку вермахт был разбит[3168], а германское военное производство, стремительно снижавшееся с осени 1944 года, окончательно рухнуло. Из своего берлинского бункера Гитлер, все глубже впадавший уныние и паранойю, обрушивался с яростными нападками на всех, кого винил в крушении Германии, от собственных военачальников до евреев. Однако, сколь бы безнадежной ни была ситуация, Гитлер не сворачивал со своего бескомпромиссного курса: победа или полное уничтожение. Ни отступления, ни капитуляции, ни переговоров.

Тем не менее некоторые сподвижники Гитлера, напротив, надеялись спастись и сохранить часть своих полномочий. Задумав собственный эндшпиль, Гиммлер и другие высокопоставленные нацисты стали искать подходы к державам Запада, в надежде, что западные союзники, опасаясь господства Советского Союза в Европе, пойдут на сепаратный мир с Германией. Однако любые расчеты подобного рода были абсурдны с самого начала. И даже если политика Британии и США в отношении будущего Германии еще не была точно определена, самым нежелательным переговорщиком оставался Гиммлер: именно этого человека журнал «Тайм» представил на своей обложке бесславным нацистским палачом Европы, изобразив на фоне огромной горы трупов. Глупость Гиммлера наглядно проявилась в конце войны. Полагая, что Гитлер отречется от власти, Гиммлер через своего эмиссара предложил западным странам тайную капитуляцию. Союзники резко и публично отвергли переговоры с Гиммлером. Узнавший об этом 28 апреля 1945 года Гитлер в ярости кричал о «самом позорном в истории человечества предательстве». Через несколько часов, незадолго до самоубийства, он исключил Гиммлера из рядов партии[3169].

Для Гиммлера попытка заключить сделку с англо-американцами закончилась унижением. Однако для тысяч заключенных нацистских лагерей она означала спасение, поскольку стремление Гиммлера предстать в выгодном свете и придать себе образ респектабельного партнера по переговорам было им на руку. Впервые рейхсфюрер СС попытался выказать себя прагматичным политиком еще в 1944 году, санкционировав освобождение из лагерей части еврейских заключенных. После тайных переговоров с заграничными еврейскими организациями 30 июня 1944 года эсэсовцы депортировали в Берген-Бельзен группу из 1684 специально отобранных будапештских евреев, где они содержались в привилегированных условиях вплоть до отправки (в августе и декабре того же года) в Швейцарию. В обмен высшее руководство СС хотело получить товары и деньги, однако одновременно Гиммлер надеялся набрать очки для заключения выгодного для него сепаратного мира[3170].

Тайные переговоры об освобождении заключенных активизировались в начале 1945 года. Хотя Гиммлер сохранял осторожность, поиски выхода из войны заставляли его идти на налаживание более тесных контактов за рубежом. Это совпало с наращиванием усилий иностранных правительств (например, Швеции и Франции) и международных организаций (таких как Всемирный еврейский конгресс) по спасению заключенных. К этому их подтолкнули участившиеся сообщения о массовой гибели людей в концлагерях. Спасать узников лагерей взялись Международный комитет Красного Креста (МККК), во главе со швейцарским дипломатом Карлом Буркхардтом, и шведский Красный Крест в лице его вице-президента, графа Фольке Бернадота. С января по апрель 1945 года происходил интенсивный обмен письмами. Иногда в многочисленных встречах того периода в качестве посредника принимал участие личный массажист Гиммлера Феликс Керстен, человек с сомнительной репутацией[3171]. Иностранные эмиссары встречались со зловещими главарями Третьего рейха, в том числе и с новым главой РСХА Кальтенбруннером, начальником гестапо Генрихом Мюллером, комендантами нацистских лагерей вроде Рудольфа Хёсса и Энно Лоллинга, а также старшими офицерами СС, такими как штандартенфюрер СС Курт Бехер (ключевая фигура в дни оккупации Венгрии в 1944 году. В апреле 1945 года Гиммлер назначил его рейхскомиссаром концлагерей, в первую очередь для проведения переговоров с Британией, США и Красным Крестом)[3172].

Что касается самого Гиммлера, то он, стремясь вызвать сочувствие представителей государственной власти иностранных государств, начал плакаться, что его, мол, никто не понимает. В действительности он отнюдь не тот страшный палач, которым его изображают, а добрый пастырь, желающий заключенным только добра. Для придания правдоподобия этой истории он даже сделал несколько закулисных тактических корректировок, приказав временно прекратить телесные наказания и смертоносные эксперименты над заключенными[3173]. Дабы произвести впечатление на посещавших лагеря иностранных гостей, Гиммлер и его эсэсовская рать сотворили альтернативную реальность. В апреле 1945 года, в ходе одного из подобных визитов в Равенсбрюк, его комендант Зурен потчевал чиновника Международного Красного Креста россказнями о просветительской миссии концлагерей. Ему вторил и сам Гиммлер. Сообщения о высокой смертности и массовых убийствах не более чем «вражеская пропаганда», заверял он своих собеседников. Он также решительно отмел все сомнения по поводу условий содержания узников в Берген-Бельзене, утверждая, что у тамошних медиков всегда все под контролем[3174].

Несмотря на все контакты с высшим руководством СС, иностранным спасателям концлагерных заключенных поначалу мало что удавалось. Правда, Международный Красный Крест продолжал доставку продовольственных посылок (особенно для заключенных из западноевропейских и Скандинавских стран), привозя продовольствие прямо в лагеря[3175]. Однако недоумение переговорщиков вызвал отказ немцев разрешить провести надлежащее обследование лагерей, и они жаловались на невыполнение руководством ВФХА данных обещаний[3176]. Однако самым главным было отсутствие подвижек по жизненно важному вопросу об освобождении заключенных. Лишь в феврале 1945 года Гиммлер принял решение о том, что в исключительных случаях из лагерей будут отпускать пожилых и больных узников из Дании и Норвегии. В период с января по март датские власти приняли лишь около 140 соотечественников, отпущенных немцами на свободу[3177].

Самой значительной уступкой Гиммлера этого периода стала перевозка скандинавских заключенных в специальную зону в Нойенгамме. С середины марта 1945 года автобусы и грузовики Шведского Красного Креста начали доставлять туда заключенных из других концлагерей. Среди них был и Одд Нансен. После того как он вместе с другими норвежскими заключенными вышел из Заксенхаузена, у них «будто выросли крылья, и мы полетели туда, где стоял ряд белых автобусов». С конца марта Нансен и свыше 4800 других прибывших в Нойенгамме скандинавов стали получать приличный паек и медицинское обслуживание, а условия содержания их значительно улучшились. Но радость одних означала лишь новые страдания других. Дабы освободить место для новоприбывших, эсэсовцы выбросили заключенных из так называемого оздоровительного блока. Некоторые из них умерли буквально через несколько часов. Еще более двух тысяч увезли на автобусах – тех самых белых автобусах, которые доставили скандинавских заключенных, после того как Шведский Красный Крест неохотно согласился переправить этих изможденных голодом и болезнями узников в филиалы крупных лагерей. (Где многие из них вскоре умерли.) Отдельных скандинавских заключенных это глубоко ранило. Одд Нансен испытал «угрызения совести из-за подобной несправедливости», как он написал в дневнике 31 марта 1945 года. «Нам созданы лучшие условия по сравнению с другими людьми, живущими хуже нас и умирающими от голода, в то время как мы живем в достатке»[3178].

Лишь в апреле 1945 года, когда большая часть Германии была уже оккупирована, СС наконец отпустили на свободу значительную группу заключенных. Отчаянно ища перемирия с Британией и США, Гиммлер возлагал надежды на связи с англичанами и американцами племянника короля Швеции графа Бернадота. В тот месяц они встречались дважды или трижды, в последний раз в ночь с 23 на 24 апреля, когда Гиммлер предложил капитуляцию на Западном фронте (именно Бернадот и был тем эмиссаром, который передал его слова представителям США и Англии). Подкрепляя обещание делом, Гиммлер отпустил еще некоторое количество заключенных. В первую очередь выиграли скандинавы: Датский и Шведский Красный Крест добились освобождения почти 8 тысяч заключенных, в том числе и содержавшихся в Нойенгамме. Свою последнюю запись в дневнике, сделанную на немецкой земле 20 апреля 1945 года, Одд Нансен закончил такими словами: «На автобусе – на свободу». Когда заключенные пересекли границу Дании, встретить их на улицы вышли тысячи людей, размахивая флагами и вручая цветы, хлеб и пиво. Вскоре Гиммлер согласился освободить еще некоторое количество заключенных. Теперь этот человек, ответственный за уничтожение бесчисленных женщин и детей, даровал свою «милость» горстке узниц, в том числе беременных, тяжелобольных и матерям с детьми. В последние две недели войны Датский и Шведский Красный Крест вывезли примерно 9500 женщин, преимущественно из Равенсбрюка. Еще 2 тысячи заключенных на грузовиках Международного комитета Красного Креста переправили в Швейцарию. Большинство спасенных женщин были из Польши, остальные – из Франции, Бельгии и других стран. «Лагерь за нашей спиной все уменьшался и уменьшался, – писала француженка Мари-Жозе Шомбар де Лов о своем спасении из Маутхаузена 22 апреля 1945 года. – Я сижу здесь с пустыми глазами, тихая и ошеломленная». Потребовалось время, прежде чем узницы поняли, что действительно свободны[3179].

Но освобождение все еще оставалось исключением из правила. Спасение 12 тысяч мужчин, женщин и детей в апреле и начале мая 1945 года совпало со страданиями сотен тысяч других людей, все еще находившихся за колючей проволокой. Пойдя на тактические уступки, Гиммлер был преисполнен решимости удерживать огромную массу заключенных в качестве козыря для иллюзорного торга с англичанами и американцами, даже если это и означало продолжение смертоносной эвакуации лагерей[3180]. Особенно наглядно эта стратегия проявилась в отношении еврейских заключенных, вопрос о судьбах которых поднимался в ходе переговоров с Красным Крестом. Какое-то время Гиммлер считал, что улучшение условий содержания евреев, возможно, повысит его акции на Западе[3181]. Он даже предпринял несколько символических шагов в этом направлении. Предположительно 13 марта 1945 года, как раз перед тем, как Поль отправился в свою последнюю лихорадочную инспекционную поездку по лагерям, Гиммлер, по всей видимости, поручил ему сообщить комендантам, что убийства евреев следует прекратить. Аналогичные обещания рейхсфюрер СС дал своим западным партнерам по переговорам и приказал комендантам лагерей улучшить обращение с евреями[3182]. Однако его ханжеское вмешательство во внутреннюю политику лагерей слишком запоздало, чтобы что-то изменить. В Маутхаузене, например, у еврейских заключенных было больше шансов умереть, чем у узников любой другой категории, несмотря на внезапные приказы о смягчении режима содержания больных евреев[3183].

Желая заслужить кредит доверия Запада, Гиммлер был готов отпустить на свободу как минимум некоторое количество еврейских заключенных. Стремясь переписать свое запятнанное геноцидом прошлое, рейхсфюрер СС заявил, что всегда поддерживал упорядоченный выезд из Германии. В качестве доказательства он в ходе состоявшейся в ночь с 20 на 21 апреля 1945 года внеочередной встречи с представителем Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром, который, заручившись эсэсовской гарантией личной безопасности, прибыл в Германию из Швеции, обещал незамедлительно отпустить и передать представителям Шведского Красного Креста тысячу евреек из Равенсбрюка[3184]. Однако дальше подобного рода тактических уступок Гиммлер так никогда и не пошел[3185]. В целом он продолжал рассматривать еврейских заключенных в качестве заложников для торга с Западом. «Присматривайте за этими евреями и относитесь к ним хорошо, – якобы велел он коменданту Маутхаузена Цирайсу в конце марта 1945 года. – Они мой ценнейший капитал»[3186].

Заложническая стратегия Гиммлера четко прослеживается и на примере «подлежащих обмену евреев», остававшихся в Берген-Бельзене. С 7 по 10 апреля 1945 года, буквально накануне освобождения лагеря британскими войсками, из него вышли три транспорта РСХА с 6700 евреями и взяли курс на Терезиенштадт, последнее остававшееся гетто, превращенное к тому времени в еще один «обменный лагерь». После почти двухнедельной одиссеи до пункта назначения добрался лишь один состав. А когда еще два, несколько дней, словно призраки, проплутавшие по раздираемой войной Германии, освободили союзники, в их вагонах лежало несколько сот умерших заключенных[3187].