Власть и привилегии

На протяжении войны влияние капо неуклонно росло по мере того, как эсэсовские проверки проводились все реже (как из-за недостатка людей, так и из страха заразиться), все большая власть сосредоточивалась в руках старост бараков. Усиливалось также и влияние распорядителей работ из числа самих заключенных. Еще в 1941 году под руководством узника, назначенного главным надсмотрщиком на строительстве завода концерна «ИГ Фарбен» в Освенциме, находилось более десятка капо, а под началом каждого из них от 50 до 100 рядовых заключенных[2826]. Кроме того, капо стали выполнять ряд новых функций, а потому получили доступ практически во все части лагеря. По мере усложнения структуры внутренней эсэсовской администрации росло и количество документации, поэтому все больше заключенных привлекалось к бумажной работе и назначалось на управленческие должности. В канцелярии, этом нервном узле статистики главных лагерей, капо вели учет количественного и национального состава заключенных и распределяли прибывших по баракам. В политическом отделе узники также выполняли текущую бумажную работу, от регистрации новоприбывших до печатания корреспонденции СС. В отделе труда капо составляли отчеты об объемах выработки, а главное, формировали трудовые бригады и звенья, в том числе и для лагерей-филиалов[2827].

В число новых возложенных на капо, в особенности во второй половине войны, обязанностей входили принуждение и террор. Теперь все, что относилось к телесным наказаниям заключенных, эсэсовцы доверяли старостам бараков и другим функционерам, и те за небольшое денежное вознаграждение или сигареты пороли своих товарищей[2828]. Более того, главным образом в крупных лагерях эсэсовцы формировали из капо целые взводы, возложив на них функции лагерной охраны. Получившие известность как лагерная полиция, они – по словам бывшего рядового подобного взвода в Бухенвальде – поддерживали «порядок и дисциплину». На практике они патрулировали территорию лагеря, знакомили новоприбывших с лагерными правилами, нередко с применением силы охраняли продуктовые склады от краж со стороны заключенных[2829].

Некоторые капо, как мужчины, так и женщины, принимали непосредственное участие в массовых убийствах, отбирая слабых и больных узников, конвоируя обреченных к месту казни или убивая. В 1944–1945 годах старший капо крематория в Дахау Эмиль Маль помогал при повешении более тысячи заключенных. «Мое участие заключалось в том, что я накидывал на шею осужденным петлю», – признавался он впоследствии[2830]. Нередко капо поручали – открыто или намеком – исподтишка расправиться с теми или иными узниками. Убивали капо и по собственной инициативе, причем ближе к концу войны жестокость этих убийств возросла. Причиной убийства могли стать даже мольбы несчастных о пище, одежде, помещении в лазарет, как, например, в случае с одним польским евреем, который во время депортации в начале 1945 года в филиал Флоссенбюрга попросил кусок хлеба, в ответ немец-капо забил его до смерти[2831].

Некоторые капо сумели сосредоточить в своих руках такую власть, что их побаивались даже хозяева-эсэсовцы. Однако в целом эти опасения перевешивали явные плюсы подобной практики: меньшему количеству эсэсовцев удавалось просто и эффективно управлять большим количеством лагерей. Безусловно, был риск, что получившие власть заключенные сговорятся против эсэсовцев и слишком многое узнают об их преступлениях и коррупции. При возникновении подобных опасений лагерное начальство меняло неблагонадежных капо на новых (или даже заменяло их эсэсовцами), а наказанием обычно бывал карцер, иногда и смерть[2832].

С властью к капо приходили и привилегии. Капо было легко заметить не только по специальным нашивкам или нарукавной повязке. Чем более высокое положение занимал капо, тем сильнее он бросался в глаза, особенно в мужских лагерях, где социальные различия были заметнее. Капо могли позволить себе не брить голову, а отрастить волосы, их одежда была чистой, на ногах – кожаная обувь. Лохмотья рядовых узников – нет, это не для них. Некоторые старшие капо подгоняли лагерную форму по фигуре, а то и вообще ходили в гражданском платье, украденном со складов СС, или даже шили себе костюмы на заказ. «Они одеты гораздо лучше, – писал Давид Руссе, – и потому больше похожи на людей»[2833].

Сил у них тоже было больше, «они единственные здоровые люди в лагере», сказал один бывший узник в 1945 году[2834]. Капо были избавлены от изнурительного физического труда и меньше повергались риску заболеть. Старшие капо часто спали отдельно, в небольшой комнатке рядом со входом в барак или же в отдельном бараке. Они были избавлены от ужаса общих бараков, кишащих микробами и паразитами, где узники спали на нарах или же набитых соломой тюфяках. В отличие от них капо спали в чистых постелях, в окружении бесценных напоминаний о мирной жизни – ваз, цветов, штор. Ели они, сидя за аккуратно накрытым столом[2835].

Капо нередко обогащались за счет коррупции и воровства. Они уменьшали в свою пользу пайки других узников, воровали посылки и со складов СС. «Евреи тащили с собой много всякого барахла, и мы, разумеется, воровали их вещи», – заявил после войны освенцимский капо Юпп Виндек, добавив, что «как капо, мы всегда забирали себе самое лучшее»[2836]. Пышным цветом цвели шантаж и вымогательство. Чужие страдания капо оборачивали себе на пользу. Когда в ноябре 1943 года, полгода спустя после прибытия в числе 4500 греческих евреев в филиал Освенцима, голодный Хаим Кальво обратился к капо за лишней пайкой хлеба, тот предложил ему несколько буханок в обмен на золотой зуб. Бывший трактирщик из Салоник был так голоден, что пообещал бывшую у него во рту золотую коронку. Тогда «капо взял плоскогубцы, мы отошли в сторонку, и он вырвал мой золотой зуб», – объяснял Кальво спустя несколько дней эсэсовцам, до которых дошла эта история. (Судя по всему, Кальво дождался освобождения[2837].)

Секс тоже был привилегией капо, причем не только в лагерных борделях, но и в бараках. Они беззастенчиво пользовались своей властью, чтобы получить желаемое. Капо-мужчины насиловали узниц, но в целом отдельные мужские и женские бараки способствовали однополым связям. Самыми распространенными были интимные отношения между капо и молодыми заключенными, прозванными «пипель» (Pipel). Последние часто соглашались из прагматических соображений, рассчитывая в обмен получить более сытную пищу, влияние и защиту[2838]. Вместе с тем сексуальное насилие оставляло глубокие шрамы, а иногда приводило и к худшим последствиям, так как отдельные агрессивные капо, боясь разоблачения, убивали своих жертв. После того как Романа Фристера, узника одного из филиалов Освенцима, однажды ночью в бараке изнасиловал капо, подросток обнаружил, что тот унес с собой его кепку, без которой нельзя было появиться на утренней перекличке, поскольку за это полагалось наказание. Чтобы спастись, Фристер украл кепку другого заключенного, которого на следующее утро эсэсовцы казнили[2839].

Капо беззастенчиво хвастали властью и привилегиями. Подобные демонстрации – один из капо Маутхаузена, например, расхаживал по лагерю исключительно в белых перчатках – укрепляли их положение и указывали остальным заключенным их место. Презрение некоторых капо к рядовым узникам наглядно иллюстрирует жест одного немецкого капо, который машинально вытер грязные руки о плечо Примо Леви[2840]. Нередко кичливость капо своим положением бросалась в глаза. Для Юппа Виндека назначение старостой лагеря Моновиц осенью 1942 года означало резкий взлет его социального статуса. После долгих лет, проведенных на обочине немецкого общества то в качестве безработного, то осужденного за мелкие кражи, этот необразованный люмпен внезапно возвысился над тысячами своих товарищей. «Я чувствовал себя лордом, хозяином положения», – вспоминал он через 20 лет, когда его судили за совершенные им преступления[2841].

Реакция рядовых узников была разной. Некоторые высмеивали заносчивость и зазнайство капо, хотя и старались как можно реже попадаться им на глаза, особенно таким, как Виндек. Были и прилипалы, заискивавшие перед капо в надежде возвыситься самим или же просто в расчете на то, что им перепадут крошки с «барского стола». Неудивительно, что рядовые узники порой дрались за право приносить котелок с супом старосте барака[2842]. Самой распространенной реакцией была зависть и ненависть, что, в свою очередь, вынуждало капо утверждать свою власть силой. «При желании я могу, – каждое утро угрожал рядовым заключенным один из капо Заксенхаузена, – размазать любого из вас по стенке»[2843].