Зондеркоманда Освенцима

По мнению Примо Леви, формирование зондеркоманды Освенцима – подразделения из заключенных, чьей обязанностью была доставка обреченных к газовым камерам, сожжение их тел и уборка оставшегося праха, – было «самым страшным из преступлений национал-социализма»[1916]. Принуждение заключенных к пособничеству эсэсовским преступным деяниям ничем принципиально новым, по сути, не являлось, и чем труднее и омерзительнее были те или иные виды работ, тем больше была вероятность того, что эсэсовские охранники спихнут их на заключенных. Это правило распространялось прежде всего на обслуживание крематориев. В Дахау, например, немногочисленная зондеркоманда заключенных, занимавшаяся кремацией тел, состояла из немцев, русских и евреев. В их обязанности входило не только сожжение тел. Вскоре после того, как заключенный-немец Эмиль Маль в начале 1944 года был включен в зондеркоманду Дахау, его заставили участвовать и в умерщвлении заключенных. «Будучи ходячим трупом, – как впоследствии под присягой свидетельствовал Маль, – я должен был творить ужасные вещи»[1917].

Но равных зондеркоманде Освенцима (Аушвица) не было. Первоначально небольшая группа заключенных работала в старом крематории Освенцима. Но когда Освенцим в 1942 году превратился в лагерь смерти, эсэсовская алминистрация сформировала довольно многочисленную зондеркоманду из заключенных, действовавшую в Бжезинке (Биркенау) на постоянной основе. Участие в зондеркоманде давало некоторую отсрочку от гибели, правда временную. Хотя эсэсовцы не подвергали служащих лагерной зондеркоманды систематическому уничтожению (как считают некоторые оставшиеся в живых узники и часть историков), но и они подвергались селекции, как и все остальные заключенные лагеря – ослабленных и больных, иногда по 20 человек в неделю или даже больше, умертвляли в лазарете инъекциями фенола. Кроме того, эсэсовцы иногда ликвидировали часть заключенных зондеркоманды в целях уменьшения ее численности в периоды относительного затишья, то есть когда в лагерь прибывало меньше составов с заключенными. В итоге лишь считаные единицы пробыли в зондеркоманде с 1942 по 1945 год, среди них братья Шломо и Абрахам Драгоны, с которыми нам уже приходилось встречаться.

В целом через зондеркоманду Освенцима за время ее существования прошло свыше 2200 человек. Были и надзиратели из числа поляков и немцев, как главный капо Август Брюк. Заключенный-немец с зеленым треугольником, Брюк работал в крематории Бухенвальда с 1940 года, а потом в марте 1943 года эсэсовцы направили его в Освенцим контролировать работу зондеркоманды в недавно сооруженных крематориях Бжезинки. В отличие от других надзирателей капо Август, как его прозвали заключенные, считался человеком порядочным (Брюк умер от сыпного тифа в конце декабря 1943 года). Почти все остальные в зондеркоманде были заключенные-евреи. Они жили отдельно от обычных заключенных сначала в изолированных блоках в Бжезинке, а позже, с начала лета 1944 года, непосредственно на территории комплекса крематориев. Как и другие заключенные концлагерей, которых эсэсовцы объединили по национальному признаку (в данном случае евреи), они были людьми разными и по уровню образования, и по степени религиозности, и по возрасту – самому старшему из них не было 50 лет, самому младшему – 20 лет. Эти люди происходили из десятка разных государств и часто объединялись в относительно нестойкие социальные группы по национальному признаку. Общение затруднялось из-за существовавших культурных и лингвистических барьеров, особенно тяжело приходилось евреям – выходцам из Греции. Эти не изъяснялись ни на идиш, ни на немецком языке, то есть не владели двумя основными языками заключенных зондеркоманд[1918].

По зловещей иронии судьбы именно таким заключенным-евреям, первым кандидатам в ад холокоста, выпали наиболее благоприятные условия проживания в лагере. Один польский еврей, 43-летний Хаим Херман, служивший в лагерной зондеркоманде, в начале ноября 1944 года в тайном послании жене и дочери, которое, кстати сказать, так и не дошло до них, писал, что у таких заключенных, как он, было все, кроме свободы: «Я хорошо одет, условия проживания тоже хорошие, и здоровье не беспокоит» (три недели спустя эсэсовцы убили Хаима Хермана)[1919]. Эсэсовцы позволяли заключенным зондеркоманды оставлять себе имущество отправленных в газовые камеры жертв. Они были тепло одеты, регулярно сменяли нижнее белье и крайне редко голодали. Мертвецы даровали им не только кофе и сигареты, но и деликатесы со всей Европы: маслины из Греции, сыр из Голландии, гусятину из Венгрии[1920]. И в отличие от других заключенных-евреев в Освенциме заключенные из лагерной зондеркоманды свободно передвигались по территории, где проживали. Когда их перевели в помещения непосредственно при крематориях II и III, они размещались в хорошо отапливаемых помещениях, пользовались водопроводом и чистыми туалетами – невообразимая для остальных лагерных заключенных-евреев роскошь. Благодаря оставшимся от умерщвленных предметам домашнего обихода, жилье отличалось уютом – покрытые скатертями столы, фарфоровые безделушки, чистые простыни и одеяла на койках[1921].

У заключенных лагерных зондеркоманд в силу совместного обслуживания «фабрик смерти» складывались и несколько иные отношения с эсэсовцами. Заключенные испытывали страх перед эсэсовцами, и не без оснований. Но каким-то образом возникали и личные взаимоотношения, в целом способствовавшие уменьшению актов насилия. Заключенные зондеркоманд уже не были частью безликой массы остальных узников, а были лично знакомы с охранниками, даже знали их по именам и фамилиям. Иногда по воскресеньям в свободное от службы время эсэсовские охранники даже играли в футбол с заключенными на площадке прямо у крематориев. Болельщики – другие эсэсовцы и заключенные – с интересом следили за ходом матчей, криками и аплодисментами выражая свое отношение к игре. Как писал Примо Леви, «будто в футбол гоняли не у врат самого ада, а просто на зеленой травке»[1922].

Подобное братание с эсэсовцами лишь усиливало ненависть остальных евреев Освенцима к работникам лагерной зондеркоманды. Об их обязанностях знали в лагере все до единого – через капо, неевреев, например тех, кто ночевал в обычных бараках, – и жестокость в отношении обреченных на гибель была постоянной и неисчерпаемой темой разговоров[1923]. Циркулировали слухи и о том, что эсэсовцы набирали лагерную зондеркоманду исключительно из самых жестоких преступников. Подобные домыслы подтверждают и свидетельства двух евреев из Словакии, предоставленные в 1944 году: обычные заключенные избегали тех, кто числился в лагерной зондеркоманде, как они писали, первое, из-за того, что от тех «исходила вонь», и, второе, потому что эти люди были «полнейшими дегенератами, невероятно жестокими и безжалостными»[1924]. Некоторые из обреченных на гибель по пути в газовую камеру даже обзывали заключенных зондеркоманды «еврейскими убийцами»[1925]. И те, к кому это относилось, прекрасно понимали, что о них думают и кем считают. Когда Филип Мюллер встретил своего отца в Бжезинке, он стыдился признаться ему в том, что он – работник лагерной зондеркоманды[1926]. Клеймо лагерного убийцы так и оставалось на этих людях и после освобождения, и даже до конца жизни[1927].

Однако не следует забывать, что заключенные оказывались в составе лагерных зондеркоманд не по своей воле, а по распоряжениям эсэсовцев. Никто из них не напрашивался туда, и многие сначала считали, что им ни за что не выдержать, что они никогда к подобным деяниям не приспособятся. «Я думал, что сойду с ума», – вспоминает один из оставшихся в живых узников. Первоначально работники зондеркоманд походили на роботов. Обнаруженный осенью 1944 года неподалеку от крематория III (зарытый в землю) тайник с документами содержал записи Соломона Левенталя, студента-поляка, прибывшего в Освенцим в декабре 1942 года вместе с семьей. Левенталь писал, что в самый первый день работы в зондеркоманде «никто из нас не был абсолютно адекватен»[1928].

Заключенные, которых избрали для работы в лагерной зондеркоманде, вскоре поняли, что выбирать им приходилось между повиновением и смертью. Некоторые предпочли смерть, покончив жизнь самоубийством. Других отказавшихся убили за неповиновение. Когда пятеро заключенных-евреев, сославшись на плохое самочувствие, попросились после первого дня работы в крематории в лагерный лазарет, это произошло примерно в 1943 году, эсэсовцы, долго не раздумывая, их убили. Даже незначительные огрехи могли повлечь за собой летальный исход; по крайней мере, один заключенный («дантист») был сожжен эсэсовцами заживо за саботаж – он по недосмотру не вырвал у трупа один-единственный золотой зуб[1929]. Большинство заключенных выбирало жизнь и работу в зондеркомандах, то есть полное подчинение эсэсовцам, хотя бы на какое-то время. В тайных записках Соломон Левенталь выразил муки рабочего лагерной зондеркоманды в одной фразе отчаяния: «Правда такова, что человек стремится любой ценой выжить, каждый хочет выжить, все на свете хотят выжить»[1930].

Согласие работать в лагерной зондеркоманде Бжезинки (Биркенау) в обмен на жизнь было самой страшной из дилемм, перед которой мог оказаться заключенный Освенцима[1931]. Что за жизнь была ему уготована среди мертвецов? Некоторые сумели убедить себя, приучить себя к страданиям, выработать в себе равнодушие или даже жестокость, сосредоточить все помыслы исключительно на привилегиях и материальных благах. Другие болезненно переживали эрозию души и искали спасения в пьянстве. И дело было даже не в неизбежных атрибутах, присущих любой бойне – мольбах обреченных на гибель, воплях, грудах безжизненных тел, крови, – их не покидало глубокое чувство вины, осознание того, что эсэсовские охранники и их сумели превратить в соучастников преступлений, в грешников, в людей, лишенных, по словам Примо Леви, даже возможности обрести «утешение в невиновности»[1932]. Но некоторые не утратили способность творить добро, проявлять мужество, если требовалось. Поскольку работники лагерных зондеркоманд уже не рассчитывали вырваться из этого ада живыми, некоторые из них решили документировать творимые преступления, свидетелями которых они были, руководимые осознанием того, что никто из обычных заключенных не был допущен в нацистскую преисподнюю. Документирование преступлений требовало бесстрашия, чувства коллективизма и изобретательности. Огромный риск, на который шли члены лагерных зондеркоманд, был оправдан – заключенные были движимы стремлением донести голос до будущих поколений. Девять различных документов, захороненных на территории «фабрики смерти» Бжезинка (Биркенау), были восстановлены после освобождения лагеря. Среди них было и краткое сообщение одного из последних выживших заключенных зондеркоманды – кого именно, узнать так и не представилось возможным, – датированное 26 ноября 1944 года. Будучи уверенным в собственной гибели, этот узник успел добавить заключительное примечание к нескольким другим, которые он спрятал ранее в коробках около крематориев II и III. В конце сообщения он написал: «Прошу объединить все обнаруженное и издать под названием «Кошмар преступлений»[1933].